– Зачем?! – закипятился Леня. – Вы подогнали сюда много денег. Здесь постоянно светит солнце, и вам не нужно каждый день вставать ни свет ни заря и ковылять на постылую работу. У вас нет дурака начальника и минусовых температур, вечных сугробов и древнерусской тоски. Так живите и радуйтесь. Зачем нажираться-то каждый день до потери пульса? Россия – Россия. Вот мое самое яркое впечатление за истекший год: я иду в половине пятого утра по подмосковному городу Подольску. На электронном табло загораются красные цифры: «12 февраля 2011 года». Надпись гаснет, появляется другая: «4 часа 30 минут». Надпись гаснет, возникает третья: «Температура: – 29 градусов». Надпись гаснет, вспыхивает четвертая: «Хорошего вам дня, дорогие подольчане». Автобусы еще не ходят, а на улице полно народу. Полно! Толпы людей спешат неизвестно куда. Хотя, конечно, известно куда – все торопятся на первую московскую электричку, потому что только в Москве есть работа. Над толпой вздымаются клубы пара, люди похожи на заключенных, идущих колонной в лагере под Магаданом. А небо ясное-ясное, и звезды сверкают, как замерзшие брызги великих северных рек, и мороз пробирает до самых костей, и снег хрустит под ногами, и как орден за доблестный труд блестит громадная начищенная Луна.
– Это уже не так хорошо, – согласился Анатолий Степанович, – но зато все говорят на родном языке. А здесь бегают дети, играют в прятки, что-то кричат, а я не понимаю. Старушки судачат в кафе, а о чем говорят – неведомо. Страшное дело. Они живут своей жизнью, чему-то радуются, о чем-то мечтают, а моя жизнь закончилась с отъездом из России. Как отрезало. Кроме окаянного пьянства даже вспомнить нечего. Ты много не воруй, Лень. Воруй, но в меру, а то останешься как я, без Родины. А это, я тебе доложу, – не сахар. И это понимаешь, когда изменить уже ничего нельзя.
– Мне и в меру своровать негде.
– Счастли-и-и-ивчик.
Леня опустошил свою тарелку. Анатолий Степанович допил бутылку черногорского вина, а к еде почти не притронулся. Счет и вправду потянул на пятьдесят три евро. Степаныч расплатился, оставив пятерку на чай, и с усмешкой отказался от Лениных денег. Официанты во главе с метрдотелем, вытянувшись во фрунт, торжественно проводили «газовых олигархов».
– Привет слякотной Москве, – Степаныч потеряно махнул рукой и побрел по залитому солнцем Дубровнику.
На Берлин
Подмосковная электричка была забита под завязку. Стоящие пассажиры теснились в проходе, с завистью поглядывая на сидящих. За две остановки до конечной освободилось место неподалеку от Куприянова. Леня рванулся к свободному месту как первоклассник к леденцу. Бабка с сумкой на колесиках замешкалась, замельтешила, и Куприянов успел ввинтиться на освободившееся место. Утвердившись на оккупированной территории, Леня первым делом зажмурил глаза и притворился спящим. Чья-то рука потрепала его по плечу, он не отреагировал, рука похлопала сильнее. Леня с трудом разлепил веки и обвел электричку взглядом заспанного младенца. Первое, что он увидел – это сморщенный палец старухи, направленный ему прямо в глаз.
– Умрешь в страшных муках! – пообещала ему старушка. – Хорек скрипучий!
– Что? – открыл рот Леня.
– Сдохнешь под забором, супостат! – каркнула божий одуванчик и двинула кошелкой по Лениному колену.
– Ты что, бабанька, белены объелась? – рассмеялся сосед Куприянова, пьяненький дедок с влажными глазами.
– Да чтобы у тебя нос провалился, пьянчуга чертов, – старушенция переключилась на деда.
– Ах ты, старая карга. А у тебя, чтобы внук на Муамара Каддаффи был похож, – не остался в долгу задутый старикан.
– Пр-р-роклинаю тебя, идол! – отрезала бабулька.
– Энгельс твою Маркс! – рассвирепел дед. – Как ты можешь, старая кошелка, такими словами разбрасываться?!
– А ты не встревай, окаянный!
Леня, не долго думая, поспешил в тамбур, а в вагоне разгорелась настоящая гражданская война, все спешили высказаться и заклеймить друг друга, ведь до конечной остановки оставались считанные минуты. «Да уж, напряжение в нашем отечестве зашкаливает», – отметил Куприянов, стоя в густом облаке перегара, витающем в тамбуре, и ощупывая в кармане загранпаспорт с немецкой визой. Завтра он улетал на неделю в Берлин, поэтому поглядывал на происходящее как бы со стороны.