Дмитрий Пожарский против Михаила Романова

Труднее было Гонсевскому оправдаться за римское духовенство, настаивавшее на распространении католичества в Московском государстве. Посол пытался сослаться на право поляков и литовцев, служивших в России, покупать там имущество, иметь свои церкви и совершать там богослужения по своему обряду. Но не об этом праве говорилось в письмах римского духовенства.

По поводу письма Сигизмунда Гонсевскому не составило труда оправдаться: «Вы сами, — сказал он, — через послов своих приписали эту честь королю и благодарили его».

Вскоре польских послов вновь вызвали во дворец, где объявили, что царь не отпустит их до возвращения своих послов из Польши. Разъярившиеся паны начали кричать и поносить Шуйского и бояр. В ответ на это Василий Иванович приказал уменьшить наполовину продовольственный рацион («корм»), выдаваемый посольству.

Паны не унялись и стали демонстративно готовиться к отъезду. Но когда они открыли ворота посольского двора, то увидели плотные ряды стрельцов с готовыми к бою пищалями. Затем появился молодой подьячий и начал от имени посольского дьяка выговаривать послам за самовольство. На что послы отвечали: «Мы здесь живем долгое время, от дурного запаха у нас многие люди померли, а иные лежат больны, и нам лучше умереть, чем жить так. Мы поедем, а кто станет нас бить, и мы того станем бить. Нам очень досадно, что государь ваш нами управляет, положил на нас опалу — не велел корму давать. Мы подданные не вашего государя, а королевские, вашему государю непригоже на нас опалу свою класть и смирять, за такое бесчестье мы все помрем и, чем нам здесь с голоду помереть, лучше убейте нас». Подьячий отвечал: «И так от вас много крови христианской пролилось, а вы теперь опять кровь затеваете. Сами видите, сколько народу стоит! Троньтесь только, и вас тотчас московским народом побьют за ваши многие грубости. А корму не велели вам бояре давать за то, что люди ваши говорят такие непригожие слова, что и одно слово молвить теперь страшно, да и за то, что детей боярских бьют». Поворчав, паны разошлись по домам.

13 июня 1606 г. к польскому королю из Москвы отправилось посольство — князь Григорий Волконский с дьяком Андреем Ивановым. Им был дан наказ объяснить Сигизмунду недавние московские события.

Признание в Московском государстве самозванца «истинным царевичем» посланники должны были объяснить так: «Одни из русских людей от страха ослабели, а другие — от прелести, а некоторые и знали прелесть, но злобой на царя Бориса дышали, потому что он правил сурово, а не царски».

Если поляки будут расспрашивать подробности об убийстве самозванца, посланникам велено было отвечать: «Как изо всех городов Московского государства дворяне и всякие служилые люди съехались в Москву, то царица Марфа, великий государь наш Василий Иванович, бояре, дворяне, всякие служилые люди и гости богоотступника вора-расстригу Гришку Отрепьева обличили всеми его злыми богомерзкими делами, и он сам сказал перед великим государем нашим и перед всем многонародным множеством, что он прямой Гришка Отрепьев, а делал все то, отступя от Бога, бесовскими мечтами, и за те его злые богомерзкие дела осудя истинным судом, весь народ Московского государства его убил».

Если радные паны сошлются на свидетельство Афанасия Власьева, бывшего послом в Польше, то Григорий Волконский должен ответить: «Афанасию Власьеву как было верить? Афанасий — вор разоритель вере христианской, тому вору советник, поехал к государю вашему Сигизмунду королю по его воле, без ведома сенаторей» (то есть бояр).

Как только царские посланники пересекли границу Московского государства, польский пристав сообщил им, что царь Димитрий жив и сейчас находится у сандомирской воеводши. Послы ответили, что все это неправда: жил у вора-расстриги чернокнижник Михалко Молчанов, вот он-то и сбежал, когда самозванца убили. Послы предложили опознать Молчанова, который за воровство и чернокнижие был бит кнутом, и следы от пытки остались у него на спине и ниже. А если другой кто называется Димитрием, продолжали послы, то полякам не стоит и слушать их, а если новый Димитрий нужен полякам, то пусть они его на польский престол и сажают, а в Россию его отправлять и сажать на русский престол ни к чему. Хоть бы он и прирожденный государь Димитрий, но если его в Московском государстве не захотели, то силой нельзя посадить его на престол.

На это пристав ответил: «Польские и литовские люди, которые приехали из Москвы, сказывают, а слышали они от ваших же, что убит и лежал на пожаре, а подлинно не знают, его ли убили или кого-нибудь другого в его место».