Для англоманов: Мюриэл Спарк, и не только

Теперь, когда она уплыла, мне остается одно:
вспоминать и гадать. Я слышал ее лишь однажды
(это было как трепет набежавшей и отступившей
                                                         волны),

но ни разу не видел хотя бы мельком. С тех пор
зеленые галереи и залы моих бесконечных чертогов
потускнели, в них поселилась пустота.

Я нырял в темную глубину, но и в самой бездне воды
не сыскал ее. Была ли она вообще? Нет ответа.
Жизнь без нее, чем ее ни заполни, это не жизнь
                                                         вообще,

а злая участь. Но неудачником не признаю себя
никогда.
Я — лишь пленник горизонтов, закатов и
                                           мучительных спазм
земли, и я благодарен за все, что я здесь испытал.

VI

Я подарил вам множество дивных и страшных
                                                       историй,
миллионы теплых огней, прекрасную смазку для
                                                  часов
и других точных приборов, китовый ус

для корсетов и прекрасную кость для поделок и
                                                 украшений,
доброе съедобное мясо и — не забыть бы в конце! —
благовонную амбру, которая, как один зоолог сказал,

напоминает ему «английский лес весной и, особенно,
                                                       аромат
прохладной темной земли под слоем снятого мха».
А напоследок я вам подарю одиночество и тишину.

Сосновая шишка

В Берген-Бельзене,

на мощеной тропе,
обходящей одну за другой
братские могилы,
похожие на вытянутые в длину
неолитические курганы,

и огибающей отдельные плиты,
людей или целых семей,
в том числе Анны Франк,

поставленные не там, где лежат их тела,
ибо, где они лежат, неизвестно,
но в память о них

я подобрал сосновую шишку,
одну из тысяч, валявшихся на земле.

Я привез ее домой
и положил на подоконник,
где она обрела свое место,
обвеваемая ветерком
и нежарким английским солнцем.

Спустя некоторое время
ее коричневые чешуйки
оттопырились и задеревенели,
и вся она стала похожа
на зверька с множеством зияющих ртов,
распяленных в немом крике.

Я поднял ее —
она стала намного легче, чем прежде,
почти невесома,
и лишь тихонько потрескивала,
когда я сдавливал ее между пальцев,
возвращая меня к тому дереву
с обгорелым, потрескавшимся стволом,

к мощенной плиткой тропе,
к цветущему вереску на могилах
и возносящейся в небо
песне жаворонка.

Маленький зверек. Сиротка,
забытая миром.
Подскажи, что мне делать с тобой,
бесполезный найденыш.

Я молчу. Я вздрагиваю,
когда твое хрупкое тельце
перекатывается с моей ладони на подоконник.

Ветерок подхватывает его
и толкает к краю,

но в следующее мгновенье стихает,
и ты остаешься
лежать, где лежала.

Ты здесь?