Дюма

Сам Дюма 22 февраля, как считается, провел в Сен-Жермене, планы его неясны: с одной стороны, он просил директора Исторического театра отменить спектакль, с другой — писал Маке: «Пришлите мне 200 страниц к пятнице». Однако о событиях в Париже он пишет как очевидец: «22-го в 10 утра начали собираться колонны… жилеты и блузы отделились от сюртуков и слились со студентами, и колонна, став вдвое толще, прошла мост Мадлен и покатилась к площади Согласия. У входа на мост Революции она натолкнулась на отряд полиции. Передняя часть колонны остановилась, но задние напирали; тогда какой-то парень обнажил грудь, предлагая убить его. Штыки опустились, и колонна прошла… тут и там толпа объединялась в группы, кто-то влезал на статуи, на фонарные столбы, на фонтаны, которые еще не работали, и все группировались в районе площади Мадлен…» Лидеры не пришли, чаю, похоже, не дадут, но не расходиться же, мы столько лет валялись в спячке… «Внезапно в толпе что-то заклубилось, кто-то побежал, засверкали сабли полицейских, одна старуха была убита, один мужчина ранен, и вся толпа развернулась и бросилась в бегство…» Начинались баррикады, но без оружия, полиция мгновенно выдавливала оттуда людей, они убегали переулками, возвращались; казаки-разбойники длились до двух дня, а в это время палата дебатировала, Барро пришел туда и «положил на стол спикера документ с обвинением правительства в нарушении конституции, но спикер его даже не раскрыл». В городе все шло вяло, к вечеру войска рассеяли остатки толпы, полиция арестовала 200 человек; шел дождь со снегом. Но ночью на окраинах тихо возводились баррикады и на них появлялись другие люди — с оружием.

В «Истории моих животных» Дюма писал, что утром 23 февраля как командир Национальной гвардии Сен-Жермена объявил сбор и призвал идти в Париж, «чтобы оказать вооруженную поддержку народу», но все отказались; он поехал один и, как в 1830-м, бегал по улицам. Баррикад немного, а войск и полиции полон город; «но когда речь идет о войне с собственным населением, военные нередко оказываются мягче гражданских». Маршал Себастиани, командующий войсками, «испугался ответственности; он колебался и потерял время, не имея опыта баррикадной войны, которая не включена в учебники по тактике. Командующий Национальной гвардией генерал Жакмино колебался тоже, потому что многие его подчиненные говорили, что правительство и в самом деле плохое и реформы бы не помешали». Люди бродили кучками, медленно стекаясь к центру. «Около 11-ти прозвучал первый призыв к оружию, и мы поняли, что дело серьезно». Ближе к окраинам — стычки горожан с Национальной гвардией и полицией, Этьен Араго на баррикаде, но доктор Биксио, революционер 1830-го, вел отряд гвардии против горожан…

Трое или четверо убитых, повезли тела, национальные гвардейцы расступались, один из отрядов вышел из повиновения и побежал по улице с криками «Долой министров» — «войска не поддерживали этих криков, но и не мешали кричать». Гизо объявил, что уйдет в отставку, предложил вместо себя Моле (сам Моле куда-то исчез), король согласился, но на иные уступки идти не хотел; «он думал, что это просто студенты покричат и разойдутся». В четыре прошел первый слух об отставке Гизо. «Вмиг все переменилось: толпа откатилась назад к бульварам, и уверенность появлялась на каждом лице. Незнакомые спрашивали друг друга, правда ли это, и после ответа „Да“ жали друг другу руки, как старые друзья». Стемнело рано, зажигали файеры, толпы собирались около кафе и ресторанов. «Казалось, что ночь пройдет в гуляниях и разговорах; и все же мы беспокоились. Из кого составят новое правительство? Правда ли все это? Или солгали, чтобы умиротворить людей?»