Дюма

Для пьесы «Мезон-Руж» Дюма, Маке и композитор Варни написали песню «Умрем за родину» (припев заимствован из песни «Роланд в Ронсево» Руже де Лиля, автора «Марсельезы»), которая сопровождала последний ужин жирондистов (Герцен и Анненков считали, что такого ужина быть не могло, однако Дюма этот факт взял из источников, и что песня пошлая — это дело вкуса. Тургенев писал Полине Виардо в декабре 1847 года: «…кучка странствующих музыкантов принимается петь во дворе „Умереть за родину“ Госсека… Боже, как это прекрасно… У меня навернулись слезы на глаза…» Интересно, изменил бы он свое мнение, узнав, что песня вовсе не Франсуа Госсека и стихи к ней писал Дюма, которого он презирал?). У Марка Алданова в «Девятом термидора» песня упомянута как существовавшая в 1790-е годы и противопоставлена «Марсельезе»; революцию Алданов не любил, но «Умрем за родину» у него — торжествующая контрреволюционная пошлость. Для французов, однако, то была песня «правильных» революционеров, жирондистов, всех этих интеллигентов, чьими недостатками были слабость, отсутствие жестокости и неумение удержать власть. У нас жирондистами мало интересовались, а во Франции как раз был всплеск интереса к ним: в 1847 году вышла «История жирондистов» Ламартина, первые тома «Истории революции» Луи Блана, Мишле начал публиковать многотомную «Историю Французской революции». Когда «Умрем за родину» исполняли впервые, Дюма (по его словам) сказал дирижеру: «Подумать только, милый мой Варне, ведь следующая революция будет происходить под этот мотив».

В документальной книге «Последний король французов: История политической и частной жизни Луи Филиппа с 1771 по 1851 год» Дюма описал 1846-й: коррупция, хищения, миллионные взятки, железнодорожные и морские катастрофы, невероятно жестокие убийства, беспредел полиции, грабежи, 1847 год — еще хуже; король говорил о «провокаторах», которые разжигают страсти, и что все прекрасно и реформ не надо, на выборах в августе 1846-го правительственные агенты не таясь скупали голоса. «Невозможна никакая деятельность честных людей, все заранее одобряют всё, что сделает правительство… Слабых это приводит в отчаяние, но сильные верят и ждут со спокойной улыбкой, и постепенно они замечают кое-что… Правительство начинает терять популярность, его сторонники, которым оно позволило нажиться, не осуждая его в целом, уже начинают подвергать сомнению его стабильность. С этой минуты правительство осуждено; и, если раньше они одобряли самые злые его дела, теперь они критикуют даже хорошие. Коррупция сжирает его до костей и выпивает все соки… В воздухе вновь появляется дуновение честности и порядочности, чтобы возвратить к жизни массы, которые всего лишь спали летаргическим сном, а их поторопились объявить мертвыми! И это простое возвращение людей к порядочности приводит правительство к кризису, оно становится похоже на судно, потерявшее управление… Такое правительство обнаруживает признаки гибели, когда порядочные люди отказываются сплотиться вокруг него, а тем, кто поддерживал его по ошибке, становится противно. За этими случаями дезертирства еще не следует немедленного краха — возможно, понадобится много лет, — но это признак, что рано или поздно оно падет и нужен лишь небольшой толчок…» Немногочисленные оппозиционеры сами уходили из парламента, называя его клоакой, Тьер вдруг оказался в оппозиции и требовал избирательной реформы (только 200 тысяч человек из 35-миллионного населения имели право избираться) и ограничения монаршей власти. А королю-то уже 74 года…