Дюма

Когда он писал «Капитана Поля», его заинтересовала фигура Али-паши Янинского, албанского правителя, который в конце XVIII века пытался выйти из-под власти Османской империи, обещал построить демократическое государство, а стал тираном; в 1820 году султан Махмуд II его разбил и ему отрубили голову, а всякий человек с отрубленной головой мог рассчитывать на внимание Дюма, даже если не был столь занятной личностью. Дюма пошел обивать пороги министерств, выбил на поездку в Албанию грант — тысячу франков. Мало. Не поехал. К тому же «Лоренцино» взяли — надо присутствовать на репетициях. В перерывах он написал повесть «Праксида» — о сложной судьбе Евпраксии, дочери киевского князя Всеволода Ярославича и жены германского императора Генриха IV. 23 декабря состоялись выборы — даже не пощечина, а удар наотмашь: бессмертие получил Алексис де Токвиль, философ-консерватор, богатый аристократ, но не старик, а мужчина на несколько лет моложе Дюма… Правда, за несколько дней до этого умер старый академик Дени Антуан Люк, а за ним актер Александр Дюваль. Ах, да перемрут же они все когда-нибудь, наконец! Он так боялся неуспеха «Лоренцино», что 15 января вновь, не дожидаясь премьеры, бежал во Флоренцию — и узнал, что его жена открыто живет с сицилийским князем Виллафранка. В феврале он вел переписку с Французским театром, пытаясь заинтересовать своим Шекспиром, жаловался сыну, что никому ничего не надо. Что писать? О чем писать? «Век» и «Пресса» готовы брать романы, но где найти сюжет?

Сюжет нашел Маке, открывший забытого писателя Гасьена Сандра де Куртиля (1644–1712): был мушкетером, стал журналистом, сидел в тюрьме за «желтые» памфлеты, оскорблявшие видных лиц, специализировался на поддельных мемуарах. Маке заинтересовали эпизоды из «Мемуаров L. С. D. R.» (расшифровывают как «Мемуары графа де Рошфора») и «Мемуаров маркизы де Френ», относящихся к концу царствования Людовика XIV. Одного мужчину обманом женили на развратнице, другой продал жену в рабство: можно соединить. Он прислал план Дюма, обсудили, дальше было как с «Арманталем»: Маке написал текст, отдал его Дюма, тот увеличил в 4,5 раза, получился великолепный роман «Сильвандир», незаслуженно забытый: так глубоко в мужской психологии ни Дюма, ни Маке никогда больше не копались. Не исключено, что материалом отчасти послужил брак Дюма: если так, это единственный источник, из которого можно понять, что за отношения были у него с Идой.

Юноше Роже д’Ангилему семья не дает жениться на любимой Констанции, так как надо жениться на богатой; в Париже ему предлагают в жены дочь богатого судьи, которую тот почему-то жаждет сбыть с рук. Он соглашается. «На душе у д’Ангилема скребли кошки; он заранее ненавидел женщину, которую ему предстояло вскоре увидеть, и все же в угоду мужскому самолюбию хотел, чтобы после первой встречи у нее не осталось дурного впечатления от его наряда и наружности… Кроме того, к благоденствию быстро привыкают: Роже вышел из судебной палаты столь горделивой походкой и до того напыжившись, как будто он был миллионером с самого своего рождения». Невеста, Сильвандир, оказывается восемнадцатилетней красавицей, умницей. В чем подвох? Роже убежден, что подвох есть. Тем не менее он «немного поплакал, повздыхал, но в конце концов покорился своей участи, и даже довольно спокойно…». Поженились: «Я думаю, не существует такого брачного союза — если даже речь идет о союзе тигра и пантеры, — в котором, по крайней мере первые две недели после свадьбы, супруги не наслаждались бы безмятежным покоем». Но Роже, как герой Пруста, изводит себя ревностью и вместо того, чтобы радоваться, все время тратит на слежку и допросы: алкоголичка? картежница? воровка? Нет. «Тем хуже, тем хуже! — подумал шевалье. — Должно быть, у нее есть более серьезные недостатки».

Чем сильнее физическая страсть Роже к жене, тем больше он ее изводит. Поскандалив с ней, уехал, а по возвращении его арестовали — за что? В тюрьме он от опытного узника (набросок аббата Фариа) узнаёт, что люди по политическим доносам сидят десятилетиями. «Кровь приливала к его голове и так неистово стучала в висках, как будто у него начиналась горячка. Он закрывал глаза, забывался, впадал в дремоту: это было нечто среднее между бодрствованием и сном. И тогда самые странные видения проносились у него перед глазами. Большую часть ночи он ворочался с боку на бок и только часам к двум засыпал тяжелым сном; а через некоторое время его начинали терзать обрывочные сновидения. То ему чудилось, будто у него, как у птицы, выросли крылья и он вылетает через окно, то он неожиданно превращался в мышь и проскальзывал в щель под дверью; но потом, когда он убегал по водосточным трубам либо парил в небесном просторе, лапы или крылья внезапно отказывались ему служить…»