Дюма

Истерзанный страхом, не помышляющий о награде, Бюва доложил начальству — аббату Дюбуа, лицемерному мерзавцу, неофициальному министру иностранных дел; тот его арестовал, грозит засадить в Бастилию, докладывает о заговоре герцогу. Бюва сообщают, что герцог хочет его наградить — погасить долг по зарплате. «Но, значит, регент — прекрасный человек. Подумать только, что нашлись гнусные негодяи, которые вступили в заговор против него, против человека, который дал мне слово, что распорядится выплатить мне задолженность! Да, эти люди, сударь, заслуживают, чтобы их повесили, колесовали, четвертовали, сожгли заживо!» Бюва приходит домой и узнает, что погубил возлюбленного Батильды; в отчаянии тащится на работу, надеясь, что хоть зарплату дадут, но Дюбуа вышвыривает его, приказав избить до смерти, если еще покажется. Взяли Арманталя, Батильда добивается встречи с герцогом, тот, разжалобившись, как Николай I перед Луизой, дает указание обвенчать влюбленных и помиловать Арманталя, а Бюва возвращают в библиотеку и выплачивают ему долг. Почему Дюма написал финал так, а не по своему обычаю — венчая окровавленной головой? С нестандартным героем, с новаторскими приемами, с трагическим финалом — ах, какая бы вещь получилась… Может, потому, что мысль о добром короле его в ту пору захватила, может, научил успех «Поля Джонса». Не любит публика плохих концов.

Роман двигался тяжело, Дюма быстро писать прозу еще не умел, и болваны-издатели от него отказались. Пьесу сделать? Дюма звал Маке: «Если б у вас была 1000 франков, мы бы прожили тут 5 месяцев и написали пьесу…» Но у Маке, видимо, не было лишней тысячи франков. 6 августа, когда у Дюма была в разгаре работа над заговором, случился реальный заговор: неугомонный Луи Наполеон с несколькими офицерами высадился в Булони (как обычно, загримированный под своего великого дядю); его сообщники разбросали листовки с обещаниями, что новый Наполеон будет «опираться единственно на волю и интересы народа». Офицеры его арестовали, судила палата пэров и приговорила к заключению в крепость Ам, где у него были лакеи, гости и обильный стол, тогда как арестованные по «делу 6 июня» и последующим умирали на нарах от туберкулеза — но нельзя же наказывать элиту, как обычных людей. Герцогиня Беррийская тоже сидела с камеристками и парикмахерами… А у Дюма возник грандиозный замысел: он обещал Бюло за полтора года написать пьесы «Гамлет», «Макбет» и «Юлий Цезарь»… Мы не ослышались, нет?

Шекспира французы воспринимали плохо, воспитывать их — дело безнадежное, проще Шекспира «офранцузить». Кощунства Дюма в этом не видел, напротив — доброе дело. Но текст Дюси его не удовлетворял: он сделает ближе к оригиналу. Английский он знал плохо, попросил сделать подстрочник писателя Поля Мериса. Он восстановил многое, что выкинул Дюси: Розенкранца и Гильденстерна, дуэли, могильщиков (но, как и Дюси, опустил Фортинбраса и путешествия героев); призрак короля превратил в галлюцинацию (на сцене его олицетворяет урна с прахом), выбросил песни Офелии, переделал характер Гамлета: убив Полония, тот терзается муками совести и вообще куда добрее и «прямее», чем оригинал. Урне-галлюцинации он дал даже больше воли, чем Шекспир: в финале та загробным голосом выносит моральные приговоры Гертруде, Клавдию и Гамлету, который остается жить, ибо человек он неплохой и Провидение не может быть к нему чересчур жестоко… Впрочем, то, что Дюма оставил, он перевел почти дословно. Его «Гамлет» был поставлен в 1847 году и имел громадный успех; в 1868-м композитор Амбруаз Тома написал по нему оперу; Французский театр поставил его в 1886-м, и он шел во Франции до середины XX века. («Макбета» Дюма написал, но не поставил, «Цезаря» лишь начал.)

В октябре 1840 года вновь пало министерство Тьера из-за его внешнеполитических амбиций: хотел поддержать Египет против Турции и «четверного союза» (Англия, Россия, Пруссия, Австрия), но Луи Филипп воевать не желал. Тьера сменил Гизо — круговорот, дурная бесконечность, нет, в этой стране никогда ничего не переменится… Публику больше занимал процесс в уголовном суде города Тюля: Мария Каппель (по мужу — Лафарг), землячка и знакомая Дюма, малышка, для которой он когда-то поймал белку, обвинялась в отравлении супруга. Доказать было трудно, шла война химиков-экспертов, приобретшая политическую окраску: революционер Распай защищал подсудимую, консерватор Орфий настаивал на виновности, в перепалку втянулась вся парижская интеллигенция. Марию приговорили к каторге. Мы к этому еще вернемся, но сразу скажем, что Дюма, в отличие от своих единомышленников, считал ее виновной, но относился к ней сочувственно и, как сам утверждал (подтверждающего документа нет), просил короля о помиловании. (За Лафарг просили многие, король заменил каторгу пожизненной тюрьмой.)