Дьюи. Библиотечный кот, который потряс весь мир

Эта тактика потерпела фиаско. Скоро Дьюи так избаловался, что отказывался пользоваться ванной, пока кто-то не относил его к лотку. Он совсем перестал прогуливаться по ночам. Это означало, что утром первым делом должна я была относить его – да, именно относить – к его лотку с песком. Вот что значит быть королем!

Знаю, знаю. Я непозволительно раскисла. Носила Дьюи на руках. Но что мне оставалось делать? Я понимала, как ему плохо. Понимала не только в силу нашей внутренней связи, но и потому, что по собственному опыту знала, каково жить с неизлечимой болезнью. Мне пришлось провести в больницах больше времени, чем некоторым врачам. Меня дважды экстренно госпитализировали в Сиукс-Фоллс. В клинике Майо меня лечили от тяжелых кишечных симптомов, гиперфункции щитовидной железы, болезненных приступов мигрени и, кроме того, базедовой болезни. Два года меня мучила крапивница на ноге. Выяснилось, что у меня аллергия на коленопреклоненное положение в церкви. Через год внезапно начались ознобы, из-за которых я полчаса не могла пошевелить конечностями. Коллеги были вынуждены перенести меня в машину, доставить домой и уложить в постель. Рука, в которой я держала вилку, останавливалась на полпути, и я не могла ее опустить. Мне не подчинялся язык, и я не могла говорить. Слава богу, рядом находилась моя подруга Фейт. Ситуация усугублялась резким падением артериального давления, вызванным одним из принимаемых мной лекарств.

Но гораздо большую опасность представляли уплотнения в молочных железах – мне даже неловко говорить об этом. Я мало кому рассказывала об этих проблемах, и, признаюсь, нарушить молчание страшновато. Не хочу, чтобы меня жалели – я просто обыкновенная женщина.

Из всех испытаний, выпавших на мою жизнь – пьющий муж, бедность, неожиданное удаление матки, – самым тяжелым стала ампутация молочных желез. Страшна была не сама операция, хотя такой сильной физической боли раньше я не испытывала. Но тяжелее всего мне далось само решение. Я мучилась больше года. Ездила на консультации в Сиукс-Сити, Сиукс-Фоллс и в Омаху – это больше трех часов в пути, но так и не могла решиться на операцию.

Мать и отец убеждали меня пройти через это испытание.

– Ты должна это сделать, – говорили они. – На кону твоя жизнь.

Я советовалась с подругами, которые помогали мне, когда мой брак трещал по швам. У меня было множество проблем, но впервые они не стали меня отговаривать. Позже они признались, что просто не могли это сделать. Рак груди мог распространиться и на костную ткань.

Я нуждалась в хирургическом вмешательстве. И это знала. Если не решусь, то лишь отсрочу время, когда услышу приговор: рак. Я была одинокой женщиной. И довольно регулярно встречалась с мужчинами, правда, без особых перспектив. Мы с подругой Бонни посмеивались над Ковбоем, которого я встретила на танцах в Окободжи. Из Сиукс-Сити он привез меня в одно из тех сельских местечек, где пол был посыпан опилками. Чем там потчевали, сказать не могу, потому что завязалась драка, кто-то вытащил нож, и я провела двадцать минут, спрятавшись в женском туалете. Ковбой великодушно отвез меня к себе домой и показал мне – чистая правда, – как варить бобы. Обратный путь он проделал через скотный двор, видимо, счел это романтичным.

Тем не менее, несмотря на осечки, я все еще надеялась найти порядочного человека. И мне бы не хотелось, чтобы эта надежда угасла. Но кто полюбит женщину без грудей? Я потеряю женственность, перестану чувствовать себя женщиной. Мои родители этого не понимали; мои подруги были слишком испуганы, чтобы помогать. Что мне оставалось делать?

Однажды в дверь моего кабинета постучались. На пороге стояла незнакомка. Она вошла, закрыв за собой дверь, и сказала: «Мы незнакомы, я пациентка доктора Коллеграфа. Он прислал меня увидеться с вами. Пять лет назад я перенесла двойную мастэктомию»[8].

Мы проговорили два часа. Не помню, как ее звали. С тех пор мы больше не виделись (она жила не в Спенсере), но помню каждое ее слово. Мы говорили обо всем: о болях, о ходе операции, выздоровлении, но главным образом о своих переживаниях. Продолжает ли она чувствовать себя женщиной? Такой, как раньше? Что она чувствует, когда смотрит в зеркало?

Когда она ушла, я не только знала правильное решение, но и внутренне созрела для его принятия.