Дикое поле

— А Михаил Всеволодыч в Киеве тогда был… да взять там после монгольского разорения особенно нечего, вот и решил — подыскать себе удел. А кто ж даст? Чтоб самому-то взять — войско нужно. Вот он у Белы и попросил, по-родственному.

— Не дали?

— Не дали. Теперь князь сюда едет — просить.

— Понятненько, — Ратников задумчиво потер руки. — Послушаем, поглядим. Тебя как найти, если что?

— Я сам тебя найду. Скажи, где живешь.

— Что ж… Подворье Ак-ханум знаешь?

Кто такой был этот кондотьер Савва Корягин, Михаил, конечно же напрямую, из первых уст, не узнал, но догадывался: либо тот — человек венгерского короля Белы, либо — что вернее — Ростислава, либо… либо самого Даниила Галицкого, первого и единственного русского короля. Скорее даже — последнее, Даниил вполне мог отправить верного бойца — присмотреть за безземельным авантюристом, который — при монгольской помощи, буде такая последует — вполне мог еще много чего замутить.

Да вот, где-то так как-то. И кондотьер этот — Савва — калач еще тот, тертый. Такой может быть полезен. То есть уже полезным стал. И кого-то очень сильно Ратникову напоминал, какого-то очень хорошего знакомого… даже двух! Ну, конечно, подполковника Ганзеева по кличке Веселый Ганс и артельного подрядчика Евстафия Ерша. Все трое чем-то походили друг на друга, нет, не внешностью, хотя и здесь имелось что-то похожее, но, скорее, характером и общим отношением к жизни. Эти люди не бегали от опасностей и привыкли наносить удар первыми.

С Евстафием-то Михаил как раз и встретился уже на следующий день, как и договаривались. Возвращался с богомолья местный сарайский ювелир Мефодий, конечно же — русский. Именно у него и находился сейчас Артем; мальчишку нужно было поскорей выручить.

— Усадьба у Мефодия знатная, — погоняя коня, на ходу рассказывал артельщик. — Да ты и сам видал. С наскока не возьмешь, нет, да и Баракчин-царица ему всяческое покровительство оказывает… не просто так, конечно.

— Да зачем мне с наскока? — отмахнулся Михаил. — Мне б парня найти! А уж там договорился бы.

— С Мефодием ты вряд ли договоришься, — Евстафий прищурился. — Он не только мастерством своим, но еще и скупостью изрядной известен.

— Да сладим уж как-нибудь. Главное — парень. Был бы сыт, одет, накормлен.

— А вот с этим — плохо. Мефодий рабов своих в черном теле держит.

Михаил про себя хмыкнул — эх, Тема, Тема, и угораздило ж тебя так вот попасть! Ничего, погоди, выручим… обязательно выручим, в крайнем случае даже выкрасть можно, несмотря на всех покровителей скуповатого ювелира.

— Он по какому делу-то мастер? Серебрянник, золотчик, медник?

— Медник — скажешь тоже! Золотчик! Да еще и зернь, и скань кладет — доход большой имеет.

— Но скуп, говоришь?

— Скуп, скуп — не то слово.

— А точно — отрок-то у него?

— Да был похожий…

— Именно что — похожий.

— Ну ты ж рисунок видел?!

А вот это — да. Точно — Тема!

— Вон уже и усадьба… Ты тут особо-то не гомони, у Мефодия покровителей много, ссориться мне с ним не с руки.

Спешившись, артельщик подошел к воротам и вежливо постучал:

— Эй! Есть кто дома?

— Чего тебе? — из приоткрывшейся калиточки высунулся слуга — смуглый, одетый в какие-то неимоверные лохмотья парень лет двадцати с изможденным, тронутым какими-то подозрительными прыщами лицом осужденного за сексуальные преступления раба-галерника.

Да-а… что и сказать. Похоже, этот чертов ювелир и в самом деле слуг своих верных не жаловал. Ни едой, ни одежкою… ни вон, даже, обувью — на улице снег с дождиком, а молодец-то — бос! Ох, Тема…

— Хозяин, спрашиваю, дома ли?

— Дома. Да чужих не велел пускать.

— А мы не чужие, — ухмыльнулся подрядчик. — Доложи — Евстафий Ерш, артельщик, по делу пришел.

Служка скрылся и отсутствовал минут десять, а то и все двадцать. Ратников, конечно, уже давно плюнул бы, ушел, но куда более знакомый с местными реалиями Евстафий ждал вполне терпеливо, неспешно рассказывая какую-то длинную и не совсем понятную историю из собственной производственной практики.

— А я им и говорю — ну, кто столько песка кладет, когда тут щебень нужен? А они мне…

Досказать он не успел — заскрипели воротные петли:

— Господа мои, — поклонился служка. — Заходите.

То, что перед гостями открыли ворота, а не впустили, как каких-нибудь шпыней, через узенькую дверцу-калиточку, явно было хорошим знаком. Значит, Мефодий нежданных гостей ценил — оказал уважение.

— Во-он, сюда, по тропочке проходьте. Мимо навозной кучи.

— Фу-у… Это что — конюшня у вас?

— Хлев. Конюшня там, дальше.

— Большо-ое хозяйство-то!

— Еще и птичник есть. Работы хватает.

Слуга произнес это как-то нехорошо, грустно и безрадостно, и у Михаила от тревоги за Тему захолонуло сердце. Не заболел бы чем парень, заразы б какой не подхватил, здесь это запросто, вон, двор-то — навоз, птичий помет, мусор — полная антисанитария.