Дикие пчелы

Спят побратимы у притушенного костра. Ночь. Из горельника осторожно вышел изюбр-пантач. Спокойно, но в то же время настороженно пасется у ключа, пьет холодную воду, чутко слушает тишину. А в той тишине шорохи, подозрительные звуки, вздохи тайги. Скоро рассвет.

Арсе остановил Федора, проговорил:

– Это стреляет Устинка с побратимами. Только у их винтовок такой голос буду. Пойдем к ним.

– Нет, Арсе, в тайге бросаться на каждый выстрел опасно. Сейчас хунхузишки вышли на тропы, чтобы ловить охотников. Не пойдем.

А шли Арсе и Федор именно к Устину.

– Карык! Каррык! Крык! Крык! – закричал ворон, подал голос подруге, что нашел много мяса, звал к себе.

– Крык! Крык! – ответила ворониха, мол, лечу.

Устин не любил охоту на солонцах. Это не охота, а убийство. Приходят звери, ты на лабазе, выбирай любого и бей.

Ночь продремали на лабазе. Потемну не хотели стрелять, чтобы утром выбрать самые красивые панты. А звери всю ночь бродили по болоту, шлепались в грязи, сопели, свистели. Здесь были изюбрихи с телятами, сайки, молодые самочки. Даже гуран подходил, грозно полаял и ушел. Небо посерело, шире стало. Лягушки, которые орали всю ночь, при приближении изюбра смолкли, сбавили свой крик, скоро совсем замолчали, лишь самые «певучие» продолжали квакать. Стали видны силуэты зверей.

Устин прошептал:

– Давайте выберем самые хорошие панты и будем стрелять. Выбирайте, почнем. Я выбрал двух.

Ахнул залп. Звери сорвались с мест, их было за полсотни, но свалки, как это бывает с людьми, не вышло, они дружно бросились в сопку. Вслед прогремел еще выстрел, это выстрелил Устин, только он один мог выбрать из этой кучи примеченного пантача. Журавушка и Петр не стреляли. Четыре таежных великана забились в предсмертных судорогах. Восемь добрых пантов, если их сохранить и хорошо сварить, – куча денег. Ни один пантач не сломал своих пантов. Изюбры, даже умирая, пытаются сохранить свои панты, редко ломают эту драгоценность.

Работенки много. Надо все туши вытащить из болота, отнести к реке, убрать кровь. До обеда провозились. Уложили панты в питаузы и пошли на тропу.

На тропе были свежие следы. Чьи они? Двое, что шли впереди, носили русские ичиги, пятеро были обуты в китайские улы с острыми носками.

– Смотри, эти двое прошли чуть раньше, а эти пятеро их догоняют, – сказал Устин и показал на следы в мочажине. – Вот те, что шли в русских ичигах. Вода в их следах уже отстоялась, в этих же следах – мутная.

– Это, видно, искатели женьшеня. Хунхузы на русских не нападают уже давно.

И все же побратимы заспешили. Но мешали панты.

– Это хунхузы, смотри, они выбросили бутылки из-под масла. Разве корневщик выбросит бутылку? Это же ценная в тайге посудина. А ну-ка нажмем.

Где бегом, где шагом заспешили охотники по тропе. Следы свежей и свежей.

А кругом тайга, дремучая, малохоженая тайга, где без вести пропадают люди, где вдруг обрываются тропы. Мрачен оскал замшелых каменных глыб. Глубоки и непроглядны распадки, лога, особенно у перевалов, там могут утонуть тысячи тайн, могут спрятаться тысячи хунхузов. Опасно ходить тропами по тайге. Хунхузы терпеливо ждут своей добычи, как это делают рыси, барсы и соболи. Не раз видели побратимы выбеленные дождями и снегами кости людей. Чьи они? Кто оборвал им жизнь? Самое страшное, что каждый может выдать себя за охотника, а потом пустить пулю в спину. Тайга.

Устин подгонял побратимов. Он как всегда бежал последним. Вдруг остановился Журавушка, прошептал:

– Кто-то стонет. Пахнет кровью.

Журавушка зря не скажет, у него слух как у собаки.

– Где стонут?

– Слева. Вон за той липой.

Сбросили питаузы и пошли на стон, ружья на изготовке, шаг легок.

И увидели человека, который был привязан к кедру. Но не сразу поняли, то ли одет человек, то ли наг: его так плотно облепили комары, что он был кроваво-серым. Над человеком вилась еще одна куча комаров – в ожидании, когда для них освободится место. Один слетал, другой тут же вгонял свой хоботок в тело. Слышали побратимы, что так бандиты раздевают свои жертвы и привязывают к деревьям на съедение комарам, но самим такого видеть не приходилось.

Устин провел рукой по лицу человека, чтобы согнать комаров, рука тут же залилась кровью. Присмотрелся – это был Федор Силов.

– Господи, что делается, – простонал Журавушка, икнув, потерял сознание, упал.

– Тьфу, баба. Плесни ему в рыло водой, нашел время, – заворчал Устин. Перерезал ремни, принял на руки Федора. – Петьша, неси котелок, смывать надо комаров и кровь.

Благо, рядом журчал ключик. Петр носил воду. Устин обмывал тело рудознатца. Силов открыл глаза, с трудом разжал опухшие губы, слабо махнул рукой в сторону:

– Спасайте.

Устин набросил на Силова свой пиджак и бросился туда, куда указал рудознатец. Там был Арсе. Он освободил его и принес к Силову.

Открыл глаза Журавушка: ему в лицо плеснул холодной водой Петр.

– Разводи костер. Живо! – командовал Устин. – Воду кипятить надо. Чаем их поить, мыть.

– Ладно, с чаем не гоношитесь, спасайте Арсе. Эко, силов совсем нету, – простонал Федор. – Все зудит, голова кругом.