Дикие пчелы

– Проклятые староверы, убили нашу Груню… А может, не они, а я? Я ее отпустил. Считай, теперь остались мы одни с тобой. Груня ни в чем не повинна. Дарьюшка мила, но Груня милее – за наше прошлое, за пережитое, выстраданное. А ить могли бы зажить хорошо. Уехать куда-нибудь. Но не приняла моя душа Груню, теперича казню себя. И жить-то неохота. Что Дарья? Добра, хозяйка, а вот нет той тоски, какая была о Груне. Нет – и баста!

Черный Дьявол подошел к человеку и лег рядом с ним. Голову опустил на лапы и закрыл глаза. Козин положил на его лоб руку, тихо поглаживая, рассудительно говорил:

– Жизнь прожить – сложно, и человеку, и даже собаке. Метался ты по тайге, а разве я не так же метался? Все мы мечемся, все тихую пристаньку ищем. А нету здесь тихой пристаньки. Кругом бури, метели и шторма.

Пес замер. Может быть, ему вспомнились те тихие ночи, которые пришлось провести с добрым Макаром, а может быть, он переживал измену подруги.

Федор положил голову пса на колени и начал дергать из его шерсти клещей, крупных, как горошины. Все было так же, как и с Макаром…

И Черный Дьявол остался с человеком. Две недели откармливал его Федор, пока пес не окреп. Добыл еще одного пантача. Панты держал в холодной воде. И вот Дьявол вышел на охоту. Он брал свежие следы изюбров, гнал их на скалы или загонял в воду. Федор за два дня добыл пять пантачей. Самок отпускал. Ведь не мог знать Дьявол, что Козину нужны только самцы.

Домой шли, как обычно ходят охотники с собакой: собака чуть впереди, человек следом. У околицы деревни Черный Дьявол остановился. Долго слушал давно забытые звуки деревни. Повернул голову к тайге. Козин понимал состояние Дьявола, гладил его по голове, чесал за ушами, говорил:

– Ты мой. Пойдем, Шарик!

Но пес не шел. Он стоял на дороге, а когда Козин отдалился от него на несколько шагов, он бросился к нему, поймал за подол зипуна и начал тянуть назад, звать в тайгу.

– Ну, Шарик, Шарик, – ровным голосом убеждал Федор, – пошли к нам, все будет хорошо. Безродного нет, а остальные простили тебе все шалости. За Иринку простили, за спасение Розова простили. Люди ить понимают что и почем.

Пес заскулил, заметался, а потом завыл. Всполошил собак в деревне.

Козин подошел к Черному Дьяволу, обнял его, тихо заговорил:

– Я понимаю тебя, Шарик, ты сжился с тайгой. Но ведь там опасно, а потом я не могу снова отпустить тебя в тайгу. Понимаешь, не могу: ты – мое прошлое, моя радость. Не пойди я на солонец, и пропал бы ты. Другой охотник убил бы без раздумий. Народ темен, верит байкам. Ну пошли, Шарик.

И пес нехотя побрел за человеком. Доверился. Собаки было вылетели из подворотен, но тут же с визгом бросились назад. Из калиток выбегали сельчане. Слышались возгласы:

– Вот это пса привел Козин!

– Не пес, а теленок, во громадина какая, гля!

– Дэк ить это же Дьявол! – закричал Розов. – Пра он, Черный Дьявол!

Мужики начали сходиться к дому Козиных. Но не спешили подойти близко: пес щерил клыки.

– Сторонитесь, друзья, кто знает, что у него на уме, – предостерег сельчан Федор.

Козин сел на крыльцо, начал разуваться. Дарьюшка отнесла богатые трофеи в ледник. Разулся, обнял Черного Дьявола, тот прижался к нему и замер. Подходили мужики, тихо разговаривали:

– Молись, Розов, на Дьявола, две беды он отвел от тебя.

– М-да, молился бы, да ить это же дьявол.

– Дурак, дьявол – это ты, это купец наш. А он умный пес, и только. Молись!

– Могу и помолиться.

– Хотя бы за то, что он уханькал Безродного, и то можно помолиться, – бросил Гурин.

– А может, не он?

– Он, больше некому. Это не пес, а судьба Безродного. Цыган нагадал и тоже сгинул. Может, и его Дьявол прибрал. Обои стоили того.

Но Федор молчал, не открывал ему известной тайны.

– Пусть живет. Долг я Дьяволу прощу, – тихо сказал Гурин.

Федор коротко рассказал любопытным, как он нашел Дьявола. Не будешь же все рассказывать, чем переболел, сколько дум передумал. Такое не каждый поймет…

У Козина сразу дела пошли в гору. Сходил еще раз на пантовку и снова добыл пять пантачей. Добыл легко, будто на прогулку сходил или в загон-маральник. Пес одного за другим нагонял на него изюбров – стреляй, не ленись. Ожил человек…

Однажды к Козину зашел Гурин, поговорил о том, о сем, о колонках, которых должно быть в этом году много, о белке, что ходом шла через деревню, может, где близко остановится: урожай на шишки хороший. Наконец он приступил к главному:

– Ты, Федор Калиныч, окреп, деньги есть. Но как ты смотришь на то, о чем мы с тобой не раз говорили, о революции, о коммуне, всеобщем добре?

– Как раньше смотрел, так и сейчас смотрю. Ведь я тебе обязан во многом: не подними народ ты в мою защиту, и гнить бы мне на каторге.