Дикая вода

— Без охоты, брат ты мой, нынче загнешься, — сказал Безрядьев, словно угадав мои мысли. — Теперь даже Шегайкин за утками поехал. Скажи об этом кому-нибудь лет десять назад, со смеху бы помер. Времена изменились совершенно непонятным образом. Пропал не один наш колхоз — тысячи. А ведь худо-бедно люди сами себя кормили, да и государству кое-что давали.

— Выходит, тебе дважды с колхозами не повезло, — заметил я.

— Не только мне, — ответил Антон. — Тебе тоже. Колхоз, паря, касается каждого.

Я вспомнил Шегайкина с лиловым синяком под глазом и спросил Антона, откуда он появился в деревне.

— Обычная история, — ответил Безрядьев, усмехнувшись. — Однажды перед ледоставом пьяный капитан буксира посадил на мель баржу. Как раз напротив деревни. Наши мужики помогали ее стаскивать. Когда буксир с баржей ушли, оказалось, что капитан забыл на берегу матроса. Это и был Шегайкин. Его кто-то из наших за водкой отвез, а он уснул на крыльце магазина. Там его Фроська и подобрала. Пришлось Шегайкину жить у нее до следующей навигации. Но как раз на ее открытие Фроська ему сына родила. Он и остался. Так и живет среди нас. Теперь на Севере таких много.

Антон нехотя доел похлебку, и мы начали собирать вещи. Надо было ехать дальше. На этом заливе на хорошую охоту рассчитывать не приходилось.

Мы сложили вещи в рюкзаки, свернули палатку. Я залез в лодку укладывать наши охотничьи пожитки, Антон подавал их мне. Подняв свой тяжеленный рюкзак, в котором было сотни три патронов, он вдруг положил его на землю и, схватившись рукой за сердце, опустился на борт. Его расширившиеся зрачки наполнились нескрываемым страхом, лицо побледнело.

— Что с тобой? — крикнул я, не скрывая испуга.

— Сейчас пройдет, — остановил он меня движением руки. — Прихварывать малость начал.

Он вытащил из нагрудного кармана куртки стеклянную, похожую на коротенькую пробирку капсулу, достал оттуда белую таблетку и положил в рот. Посидев с минуту на борту лодки, Антон сполз на землю и лег на траву.

Мне стало страшно. Антон казался человеком невероятной выносливости. Тайга была его родным домом, он ходил на охоту только один, а для этого надо иметь отменное здоровье. Но судя по тому, что он держал у себя лекарство, болезнь уже прихватывала его не один раз.

— Сердце шалить стало, — произнес Антон посеревшими губами. — В который уже раз в нынешнем году. — И, увидев страх в моих глазах, тут же успокоил: — Да ты не бойся. Я мужик крепкий, все вынесу.

Только сейчас я понял, почему Безрядьев взял меня на охоту. Ему потребовался напарник. Он уже не очень надеялся на свое здоровье. Но тогда зачем брать в руки ружье? Однако это был бы самый неуместный вопрос, который можно было задать в эту минуту Антону. Деревенских старожилов кормит тайга. Это только мы с Катей могли питаться в местной столовой.

— День-то какой, — тихо произнес Антон, прищурившись на солнышко. — Прямо лето. Ехать надо быстрее. Умру, хоть ты покажешь мои места Вовке.

— А, может, вернемся домой? — неуверенно произнес я.

— Чего ты заладил домой да домой, — сердито сказал Антон. — Мужик я или нет?

Он встал, опираясь на локоть, вздохнул полной грудью и направился к лодке. Охота была для него то же, что и жизнь. Отговаривать от нее было бесполезно.

Я оттолкнул лодку от берега. Антон, с лица которого полностью сошла бледность, одним рывком завел мотор и вывел лодку на обскую протоку. Осенью в некоторых местах ее можно было перейти вброд, а сейчас она разлилась ничуть не меньше основного русла реки.

Навстречу нам плыли редкие мелкие льдины, смытые с берега кусты и деревья. Мне пришлось пересесть на нос и жестами показывать, куда поворачивать, чтобы не столкнуться с ними. Над рекой то и дело проносились стайки чирков, но браться за ружье не хотелось. Я вообще старался не думать об охоте. Что-то треснуло у меня внутри.

«Ружье, батюшко, для настоящего мужика, — вспомнился мне негромкий, наставительный голос моей хозяйки. — Оно и прокормит, и обувку с одежкой справит. А в дурных руках ружье — горе…»

Когда Антон пригласил меня с собой, я почувствовал, как екнуло сердце. Мне давно хотелось побродить с ружьем по диким местам, провести несколько ночей у костра, вслушиваясь в отдаленный свист утиных крыльев и всматриваясь в молчаливые звезды. Мне казалось, что наедине с природой человек обретает совсем другое состояние души. Бурлящий мир с его страстями, в которых тонут одни и возвышаются другие, остается как бы по иную сторону бытия. Отчего же тогда это непонятное состояние?

Наверное, оттого, что Антон рассказал мне свою историю. Страшную в своей неправдоподобной обыденности, когда человек не мог решать, как и где ему жить, чем заниматься, о чем думать. Антон и сейчас относился к жизни не так, как остальные. Он надеялся только на самого себя…