— Сама заткнись! — он ударяет меня головой о матрас, и я сдавленно кричу от резкого движения. — Ты узнаешь. Ты же любишь его, этого Грея? — не могу ничего произнести, и Том оттягивает меня за волосы, заставляя смотреть ему в глаза. — Ты любишь Грея?
— Люблю, ты, тварь… Только тронь его…
— И что ты сделаешь?! Я уверен, Кристиан расскажет тебе, насколько больно ему будет сейчас. Видеть, что ты в руках другого, когда, как он считает, ты должна быть его!
— Ты обещал, что не тронешь его!
— Смотри, урод. Смотри и запоминай этот момент на всю твою короткую жизнь! — Том смотрит куда-то вверх, и я замечаю камеру под потолком… — Смотри, кому она принадлежит, Грей.
Я слышу звук ширинки и шорох за спиной, я ощущаю как прогибается кровать за мной, я ощущаю горячие пальцы Тома в себе, но даже не подаю признаков жизни.
Одна его ладонь на моей заднице, и мне до тошноты плохо от его потных рук. Он паникует, медленно входя в меня, но тут же отстраняясь, будто бы пытаясь подготовить меня.
— Я никогда не полюблю тебя. Я никогда не прощу тебя… — найдя в себе последние силы, фокусируюсь на камере, которую отлично видно с этого места, лишь бы не ощущать Тома в себе, лишь бы не замыкаться, лишь бы не позволить ему думать, что он может сделать мне хорошо. — Я ненавижу тебя всей своей душой.
— А вы, великая Госпожа Стил, совсем не любите игр с ножами? — эта мразь выходит из меня, и я содрогаюсь всем телом, ощущая холодный металл на моих половых губах. Медленный глубокий вдох и тихий выдох. — Как по маслу, Ана.
Пытаюсь вырваться, громко плачу, я так больше не могу. Не могу. Не могу…
Я больше не могу быть сильной. Я унижена, опозорена, раздавлена, уничтожена как личность.
А Том смеется, резко вытаскивая нож и жестко входя в меня, двигаясь так быстро и так глубоко… Больной ублюдок.
Голова кружится, неимоверно сильно хочу закрыть глаза, сдаться… И меня ничто не останавливает.
— Я говорила, я постоянно тебе говорила, что не брошу тебя… Мне жаль, что я солгала тебе, Кристиан, — Том хохочет над моими словами, но мне плевать. Я не в силах это выносить.
Я очень люблю тебя.
Love is our resistance.
Кристиан встречает меня в аэропорту, держа в руках потрясающий букет из розовых лилий и мелких красных розочек, хоть я и просила его не приезжать. Я очень, очень рада его видеть, но выдавить улыбку у меня не выходит.
— Хорошо долетела? — киваю, принимая цветы, и, замявшись буквально на мгновение, осмеливаюсь на быстрый поцелуй в щеку, чем очень удивляю и радую его. — Я очень скучал, Ана, — он совсем по-детски прикладывает ладонь к тому месту, где еще пару мгновений назад были мои губы, и я всё-таки улыбаюсь. Я не коснулась его ничем, кроме губ. И мне действительно хотелось этого, и он даже рад…
Скучала, даже сидя на могиле Трэвиса. Мне было это нужно, побывать там. Рассказать ему всё. Высказаться. Пожаловаться. Свою новую боль я снова привезла на городское кладбище нашего пригорода, где неподалеку от своего отца лежит
Кристиан перед отлетом вручил мне большого плюшевого котика, так что я не была там одна. Крепко обнимала игрушку, плача у надгробия мужа. Оплакивая себя, не стесняясь этого. Оплакивая и Трэвиса, и обиду на Трэвиса, за то, что так поздно узнала его маленький грязный секретик. Посочувствовать кому-либо из Перри у меня не вышло. Они, может, не заслуживали потери любимого внука, племянника, брата, сына, но он заслуживал смерти.
Я виделась с Джуди. Трой знал, что я буду в Хьюстоне, он сказал ей, она поджидала меня прямо у входа на кладбище. Мы смотрели друг другу в глаза, но мои не выражали ничего, а её — безграничную ненависть.