Did that hurt?

— Получается, ты слелал мне предложение в туалете, — я первая прерываю наше не слишком уж долгое молчание, и Кристиан отрывается от книги в телефоне, чтобы смерить меня взглядом.

— Получается.

— Я ненавижу тебя, — пихаю его, надувшись, и Кристиан не выдерживает, обнимает меня за плечи, крепко прижав к себе и чмокнув в лоб.

— Я всё ещё в ярости, детка. Но тоже очень люблю тебя.

— И не обнимай меня! Это я тут злюсь!

— Ты хочешь поговорить о том, почему ты ведешь себя как эгоистичная сучка? Давай поговорим.

— Я. Просто. Хотела. Подумать. И я не сучка! Придурок. Я просто…

— Что бы ни было, ты в очередной раз предпочла сбежать от меня. Мы с тобой живем вместе, спим вместе, почти два года. Но до сих пор, что бы не происходило, ближе меня тебе оказывается кто угодно, а не я. Что бы не произошло сейчас с тобой, в первую очередь это касается меня, и только меня, а не кого-то там из Перри.

— Я не твоя вещь, Кристиан, — шепчу, отворачиваясь от него, и делаю вид, будто в телефоне у меня происходит что-то безумно важное. — Зачем ты меня вообще куда-то тащишь?

— Потому что в отношении тебя я никогда не сдаюсь, Ана. Потому что так я хоть буду уверен, что ты вернешься.

— Я лишь хотела многое обдумать. Не бросить тебя.

— Сиди и думай. Я куплю воды, ты хочешь что-нибудь?

— Воды и шарики с васаби.

Господи, какой же он ранимый идиот.

Господи, какая же я идиотка. Кристиан ведь прав, а мне всё не хватает чего-то.

— Твои орешки, вода с лимоном… и я, — отрываюсь от телефона, вытягивая руку за орешками, но вместо орешков моя ладонь оказывается в мягкой хватке Кристиана, стоящего передо мной на колене.

О, боже.

— Анастейша Роуз Стил, ты станешь моей женой?

В руках Кристиана крохотное детское колечко с розовыми кристалликами в виде сердечка, и от шока я не могу даже глубоко вдохнуть, лишь смотрю ему в глаза и не могу поверить…

— С тобой нелегко, но без тебя намного хуже. Я очень люблю тебя, Ана. И я очень хочу, чтобы у нас с тобой не было никого ближе друг другу. Чтобы, когда тебе плохо, твой взгляд падал на руку, и ты понимала, что у тебя есть я, ты не одна, и мне ты можешь доверять больше, чем себе. Малышка, ты согласна?

Вдох-выдох. Точно. Глубокий вдох и медленный выдох.

— Ты такой дурак у меня. Самый лучший…

— Малышка?

— Боже, Кристиан… Да! Конечно да!

На моем безымянном пальце сверкают пластмассовые «бриллианты», и Кристиан переплетает наши руки, мягко целуя меня под улыбки других пассажиров.

— Я клянусь, что всегда буду откровенна с тобой. Прости, что не даю тебе спокойно жить. Но я исправлюсь, я обещаю!

— Я люблю тебя, — Грей ухмыляется, будто знает, что я не исправлюсь, но всё равно крепко прижимает к себе, долго целуя в волосы. — Не меняйся, Ана. Ты у меня невероятная.

— А ты всё ещё злишься?..

— Уже не так сильно.

— Котик мой.

— Почти не злюсь, — Кристиан чмокает меня в нос и садится рядом, обнимая. — Я теряю рассудок с тобой. Но в наших отношениях по-другому и никак, кроме «похищения» и Лас-Вегаса. Это очевидно. Мы отложим наши беседы на сутки, Ана. А сейчас мы с тобой счастливая, безумная парочка, за которой задолбал следить охранник.

You and I-#039;ll be safe and sound.

Руки дрожат, когда я беру телефон, чтобы сделать пару фото и похвастаться потом Кейт.

Чёрт возьми, я в белом платье. Я в белом платье! Выхожу замуж. Всего семь часов назад я была еще в Сиэтле и в ярости на Кристиана. Пускай, что без гостей, зато за самого лучшего мужчину в мире, исполняющего все мои мечты.

— У тебя было красивое белоснежное платье, наверное, в тот раз?

— Нет. Мне исполнилось восемнадцать, и Трэвис не дал мне даже позавтракать, усадил в машину и привез в ратушу. Я даже не расчесалась тогда. Так что вы чем-то похожи, — кладу голову на плечо Кристиана, и он чмокает меня.

— Не хочу быть похожим. Прости, детка. Макияж и прическу сделают тебе в номере. Фотограф будет ждать в церквушке. И у тебя всего три часа, чтобы купить платье.

— Ты шутишь?!

— Нет. Деньги решают чуть больше, чем всё. А потрясающая ты стоишь моей жизни. У нас всё серьезно, женщина, — Кристиан играет бровью, и я убираю подлокотник, чтобы было удобнее целовать этого негодяя, игнорируя недовольных пассажиров.