Диалог с лунным человеком

Слухи крепли: в теплице живут растения, которые могли бы без труда накормить всех! По городу слонялись хмельные толпы. Они осаждали дом ученого. Его защищали трезвые. Но ведь трезвым надо работать, они не могли нести охрану круглосуточно. И в некий поздний час между полуночью и рассветом нападающие вышибли дверь.

…Садовод остался лежать у порога. Они перескочили через него и бежали по лестницам, через внутренний дворик, по которому протекал искусственный ручей, поивший теплицу.

Наконец она открылась перед ними во всей красе. Где обычно висит один плод, там их зрела тысяча! Где рос одиночный колос — поднимался дружный сноп.

Вбежавшие протянули руки, чтобы сорвать плоды и колосья. Но запах алкоголя достиг листьев и по сосудам стеблей проник в корни. Гордые растения не могли бежать или защищаться. Они предпочли погибнуть. Так воспитал их ученый.

Они завяли все разом, и волшебный сад исчез навсегда".

— Как жаль! — огорченно воскликнул внук.

— Да, очень, — согласился старый водолеец. — Беда в том, что те люди слишком многое могли, например убивать, и так мало знали! Учиться надо очень прилежно. Помни об этом всегда, малыш.

Внук с готовностью кивнул. Дед продолжал наставительно:

— Существа с планеты Си-ми-ля ошибались. Считали себя высшим проявлением материи, а были, напротив, ее упрощением. Сыновья звезд, чьи плазменные тела свободно передвигаются в космосе, в примитивной механике человеческого мозга увидели бы лишь вырожденные материи — так невелик диапазон их ощущений! Нам с тобой остается радоваться, что звезд во Вселенной больше, чем людей, — пошутил дед.

И все-таки оба водолейца с безотчетной тревогой взглянули наверх. В густом небе, расплываясь, горело неяркое одиночное светило — черный диск в платиновой короне. Отходящее ко сну море мирно шелестело в пасмурном вечере. Звезд светилось великое множество, а людей не было совсем.

Ночью поднялся сильный ветер. Косой, он шел поперек волн, срывая их верхушки. Из темноты, словно ниоткуда, круша камни, взлетала шипящая громада, пена вспыхивала белыми факелами.

При свете дня тоже шло соревнование волн: кто дальше заползет белым языком по песку? Запах моря походил на запах надкушенного плода, в нем ощущалась свежесть живых тканей. Мокрые камни блестели ярче воды.

— Интересно, — задумчиво проронил внук, видя, что дедушка приготовился читать дальше. — Существовала Земля на самом деле?

— Вот уж не могу тебе сказать. Скорее всего название выдумано. Какое-то допотопное слово! Впрочем… Ну, слушай же!

"Завлаб скосил глаза в сторону. Он отчаянно завидовал. За окном, которое начиналось низко, у его колен, видна была знакомая до мельчайших подробностей институтская площадь. Зеленая, с кисейными ветками фонтанов. С таким обилием и разнообразием дорожек, что за его бытность заведующим лабораторией — а еще раньше научным сотрудником, как до того студентом и практикантом, — не протоптали ни одной лишней тропы. Не возникало надобности: все возможные спрямления были предусмотрены архитектором.

Нетронутый лес подступал к институту вплотную. Из него, подобно пловцам из пучины, выглядывали ажурные антенны, башня с квантовыми часами, которые идут с отставанием на одну минуту в тысячу лет. А выпуклые округлые крыши были похожи на грибные шляпки. Домов и светящихся вечерами окон было много, но они не мельтешили. Редкие пешеходы пересекали площадь.

Завлаб давил в себе зависть; она все шипела и шипела по-змеиному. Мир стал слишком просторен! А ему хотелось вокруг себя толкотни потных тел, зычных окриков, беззлобной брани, раскатистого хохота. Хотелось работы до изнурения, до блаженной тупости, когда голова словно промыта насквозь, а мускулы подобны камню. Хотелось копать землю лопатой, дерево рубить топором, долбить скалу киркою. Словом, всего того, что ему недоступно, увы, и что ожидает десятерых счастливчиков в течение шестидесяти отпускных дней.

Бригада комплектовалась в родном институте Пространственных движений, но была неподотчетна руководству института. На строго добровольных началах ее командиром неизменно избирался Алик Сомов. Не доктор наук, даже не аспирант. И тут уж ничего не попишешь: лаборант Сомов обладал деловой сметкой, которая помогала ему вырвать буквально из-под носа у других жаждущих дефицитные наряды. Благодаря Алику Сомову, и никому другому, уже четвертый год осчастливленные его выбором сотрудники отправлялись дружной артелью то на юг, то на север, к торосам Антарктики, или на болота в джунгли. Туда, где пасовали механизмы и требовались руки.

Усилием воли подавив вздох, завлаб перевел взгляд на лаборанта. Тот сидел за пультом в неприступной позе. Завлаб видел, что один из счетчиков ошибается на пикосекунду, но промолчал. Одна триллионная — вполне допустимая мера точности, к тому же не время делать выговоры, раз приходится выступать просителем.

— Алик, я же не за себя хлопочу, — в который раз проникновенно начинал завлаб. — Мне вы можете отказать…

— И откажу, — буркнул лаборант, не поднимая головы.