Диагноз смерти (сборник)

То же присуще не одним только звукам, но и цветам. На обоих концах видимого спектра химики обнаружили так называемые актинические лучи. Их тоже можно назвать цветами – ведь они тоже лучи, входящие в состав света, только мы их не видим. Наш глаз – инструмент несовершенный, он охватывает всего несколько октав «хроматической шкалы». Значит, я в своем уме, просто есть такие цвета, которые нам не видны.

И, помоги мне, Господи, у Проклятой Твари именно такой окрас!»

В надреальных сферах

I

Когда направляешься из Нью-Касла в Оберн, приходится проезжать по дну ущелья. Дорога там идет сперва по левому берегу реки, потом по правому. В одном месте она буквально вырублена в скале, а чуть дальше идет по насыпи из валунов, которые старатели подняли из реки. Само ущелье извилистое, склоны его поросли лесом, так что в темноте, да и в сумерках тоже, надо во все глаза глядеть, а то недолго и в воду съехать. Ночь, о которой я хочу рассказать, была безлунной, река же вздулась после недавних ливней и буквально бесилась. Я ехал из Нью-Касла, до Оберна оставалось не больше мили; другими словами, находился как раз в самом узком и темном месте ущелья. До предела напрягая зрение, я с горем пополам различал дорогу, и вдруг прямо перед лошадиной мордой увидел человека. Я так резко натянул поводья, что лошадь едва не встала на дыбы.

– Простите, сэр, – сказал я ему, – но я вас только что заметил.

– Оно и понятно – в такой-то темноте, – учтиво ответил он, подходя к моей коляске. – А я не слышал вас из-за шума реки.

Я сразу узнал голос, хотя минуло уже пять лет с тех пор, как я слышал его в последний раз. И, признаюсь, вовсе не обрадовался, услышав его снова.

– Доктор Дорримор, полагаю? – осведомился я.

– Он самый. А вы – мистер Манрич, мой добрый приятель. Словами не выразить, как я рад вас видеть. А радость эта, – добавил он со смешком, – объясняется тем, что нам с вами по пути и вы, я надеюсь, пригласите меня в свою коляску.

– Конечно, причем с удовольствием.

Должен признаться, тут я несколько покривил душой.

Доктор Дорримор поблагодарил, уселся рядом со мной, и я поехал так же осторожно, как и раньше. Конечно, все это шуточки воображения, но теперь мне почему-то помнится, будто остальной путь мы проехали в мозглом тумане и я продрог до самых костей, да и дорога показалась куда длиннее, чем на самом деле. Город же, когда мы наконец въехали в него, выглядел унылым и безлюдным, словно был заброшен. Вечер только-только наступил, но ни одно окошко не светилось, да и на улицах не было ни души. По пути Дорримор рассказал мне, где побывал за те годы, что мы не виделись, и зачем сюда пожаловал. Но мне теперь вспоминается лишь сам факт рассказа, но события, о которых Дорримор рассказывал, из памяти испарились. Помню только, что он путешествовал по разным странам, а теперь вот вернулся. Но это я и раньше знал. Не помню я и того, что ему отвечал, хотя, несомненно, отвечал что-то. Но в одном я уверен совершенно: общество этого человека сильно тревожило и угнетало меня, поэтому, остановившись наконец у дверей отеля «Пантэм-хаус», я вздохнул с неподдельным облегчением, ощутив, что уберег свою душу от чего-то извращенного и по-настоящему опасного. Облегчение было бы совсем полным, не узнай я, что доктор Дорримор остановился в том же отеле.

II

Боюсь, я не смогу объяснить свои чувства к доктору Дорримору, если не расскажу вкратце об обстоятельствах, при которых с ним познакомился. Однажды вечером с полдюжины людей – и я в их числе – сидели в библиотеке Богемского Клуба в Сан-Франциско. Беседа наша коснулась искусства престидижитации – в местном театре как раз гастролировал заезжий маг.

– Эти господа – обманщики вдвойне, – сказал один из нас. – Им не удаются настоящие фокусы: такие, чтобы зритель поверил в них до конца, чтобы ему самому захотелось обмануться. А любой бродячий индийский факир легко мистифицирует публику буквально до невменяемости.

– Каким же образом, позвольте вас спросить? – осведомился другой, зажигая свою сигару.

– Да наиобычнейшими из своих трюков. Например, они подбрасывают вверх разные предметы, а обратно они не падают. А иные просят зрителей указать место, где должен вырасти цветок, и тут же, буквально на глазах, там пробивается росток, тянется вверх, одевается листвой и, наконец, расцветает. Или сажают человека в большую корзину и протыкают ее мечом. Жертва кричит, брызжет кровь, а когда корзину открывают, в ней никого нет. Некоторые же подбрасывают в воздух шелковую лестницу, взбираются по ней и исчезают.

– Чепуха! – сказал я, может быть, слишком резко. – Вы-то, конечно, не верите всем этим россказням.

– Мне нет нужды верить. Я все это видел собственными глазами, причем довольно часто.

– А я вот верю, – заявил местный репортер, говорят, талантливый. – Я так много писал об этом, что разубедить меня сможет только доказательный опыт. Я ведь должен верить в то, о чем пишу.