Девушка в башне

Она пробовала много раз за долгую ночь, на следующий день и следующую ночь. Он показывал, как повернуть другое лезвие своим, как ударить кого — то внезапно разными способами.

Она была быстрой, как выяснилось, легко двигалась, но у нее не было силы воина. Она быстро уставала. Морозко был беспощаден, он двигался как ветер, его клинок попадал всюду без усилий.

— Где ты научился? — охнула она, подув на ноющие пальцы от падения. — Или сразу знал?

Он не ответил, а протянул руку. Вася поднялась сама.

— Научился? — тогда сказал он. В его голосе была горечь? — Как? Я был таким, я не менялся. Люди давно представили меч в моей руке. Боги пропадают, но не меняются. Попробуй снова.

Вася подняла кинжал и молчала.

Первой ночью они остановились, когда рука Васи задрожала, и клинок выпал из онемевших пальцев. Она склонилась, задыхаясь, тело болело. Лес трещал во тьме за светом костра.

Морозко взглянул на костер, и огонь стал выше, заревел. Вася благодарно опустилась на ветки и грела ладони.

— Ты научишь меня и магии? — спросила она. — Делать огонь взглядом?

Огонь вспыхнул, бросив резкие тени на лицо Морозко.

— Нет магии.

— Но ты…

— Что — то есть или его нет, Вася, — перебил он. — Если ты что — то хочешь, значит, у тебя этого нет, значит, ты не веришь, что оно там, и его там не будет. Огонь или есть, или нет. То, что ты зовешь магией, просто запрет миру быть не таким, как ты желаешь.

Ее уставшая голова не понимала это. Она нахмурилась.

— Но делать мир таким, как хочешь, не для юных, — добавил он. — Они хотят слишком многого.

— Откуда ты знаешь, чего я хочу? — не удержалась она.

— Потому что, — процедил он, — я значительно старше тебя.

— Ты бессмертный, — отметила она. — Ты ничего не хочешь?

Он затих, а потом сказал:

— Согрелась? Попробуем снова.

* * *

Четвертой ночью, когда Вася сидела с синяками у костра, и больно было так, что она не могла даже устроиться на спальном мешке и уснуть, она сказала:

— У меня есть вопрос.

Ее кинжал лежал на его колене, он водил ладонями по клинку. Краем глаза она замечала кристаллы льда, что следовали за его пальцами, делая лезвие гладким.

— Говори, — ответил он, не подняв взгляд. — Какой?

— Ты забрал моего отца, да? Я видела, как ты уехал с ним, когда Медведь…

Руки Морозко застыли. Выражение лица настойчиво намекало ей замолчать и идти спать. Но она не могла. Она столько думала об этом одинокими ночами в седле, когда холод не давал уснуть.

— Ты так делаешь каждый раз? — спросила она. — Для всех, кто умирает на Руси? Забираешь мертвых на лошади и увозишь?

— Да… и нет, — он продумывал слова. — Я отчасти присутствую, но… это как дыхание. Ты дышишь, но не осознаешь каждый вдох.

— Ты осознавал, — едко спросила Вася, — когда мой отец умер?

Тонкая морщинка пролегла меж его бровями.

— Больше обычного, — ответил он. — Но это потому, что я — мое думающее я — было неподалеку, и потому что…

Он резко замолчал.

— Что? — спросила девушка.

— Ничего. Я был неподалеку, и все.

Вася прищурилась.

— Ты не должен был забирать его. Ты мог его спасти.

— Он умер, чтобы защитить тебя, — сказал Морозко. — Он этого хотел. И он был рад уйти. Он скучал по твоей матери. Даже твой брат знал это.

— Тебе все равно, да? — рявкнула Вася. Это было проблемой: не смерть отца, а безразличие демона холода. — Думаю, ты и над моей матерью стоял, чтобы забрать ее у нас, а потом увез моего отца. Однажды и Алеша окажется в твоем седле, а там и я. И для тебя это просто, как дыхание!

— Ты злишься на меня, Василиса Петровна? — его голос был с долей удивления, хоть приглушенного, как падающий снег. — Думаешь, смерти не было бы, если бы я не вел людей во тьму? Но я стар, мир был еще старее до моего первого восхода луны.

Вася, к своему ужасу, обнаружила, что у нее льются слезы. Она отвернулась, заплакала в ладони, скорбя по родителям, няне, дому и детству. Он все у нее забрал. Или не он? Он был причиной или вестником? Она ненавидела его. Мечтала о нем. Не важно. Так можно было ненавидеть или желать небо, и это ей не нравилось больше всего.

Соловей заглянул под ель.

«Ты в порядке, Вася?» — осведомился он с тревогой.

Она попыталась кивнуть, но лишь беспомощно дернула головой, лицо было в ладонях.

Соловей тряхнул гривой.

«Ты это сделал, — сказал он Морозко, прижав уши. — Исправляй!».

Он вздохнул, она услышала его шаги, он обошел костер и опустился перед ней. Вася не смотрела на него. Через миг он нежно убрал пальцы от ее мокрого лица.

Вася пыталась хмуриться, смаргивая слезы. Что он скажет? Ее горе он не поймет, он бессмертный. Но…

— Прости, — сказал он, удивив ее.

Она кивнула, сглотнув, и сказала:

— Я так устала…

Он кивнул.

— Знаю. Но ты смелая, Вася, — он замешкался, а потом склонился и нежно поцеловал ее в губы.

Она ощутила вкус зимы: дым, сосна и жуткий холод. А потом и тепло, и миг сладости.

Но миг прошел, и он отодвинулся. Они мгновение вдыхали дыхание друг друга.

— Не переживай, Василиса Петровна, — сказал он, встал и покинул кольцо света.