Девушка в башне

Шум в бане затих, и стены исчезли. Вася поняла, что стоит в лесу. Черные деревья отбрасывали серые тени на белый снег. Перед ней стояла Смерть.

Он был одет в черное. Глаза ледяного демона были бледно-голубыми, но глаза тени – его древнего странного Я – были похожи на воду, почти бесцветные. Он был выше и спокойнее, чем когда-либо.

Слабый задыхающийся крик. Вася отпустила руки Смерти и обернулась. Ольга выгибалась в снегу, полупрозрачная и окровавленная, обнаженная, мучительно сглатывающая дыхание.

Вася наклонилась и подняла сестру. Где они были? Там, где заканчивается жизнь? Лес и одинокая фигура, застывшая в ожидании… Вася уловила жаркую вонь бани, которая шла из деревьев. Ольга была горячей, но запах и тепло угасали. Лес был таким холодным. Вася крепко держала сестру: она пыталась передать ей все свое тепло – свою горячую яростную жизнь. Ее руки обжигали жаром, но украшение на груди отдавало холодом.

– Ты не можешь быть здесь, Вася, – сказал бог смерти, и нотка удивления закралась в его спокойный голос.

– Не могу? – воскликнула Вася. – Ты не можешь забрать мою сестру.

Она прижала к себе Ольгу, пытаясь найти путь назад. Баня все еще была здесь – вокруг них. Она чувствовала это. Но не знала, как вернуться.

Ольга обмякла у нее на руках. Ее глаза заволокло пеленой. Она повернула голову и выдохнула вопрос богу смерти:

– Что с моим ребенком? Что с моим сыном? Где он?

– Это девочка, Ольга Владимировна, – ответил Морозко. Он говорил без чувств и осуждения. Голос был тихим, ясным и холодным. – Вы не можете жить обе.

Его слова ударили Васю, как кулаки, и она сжала сестру.

– Нет.

С жутким усилием Ольга выпрямилась. Ее лицо лишилось цвета и красоты. Она отодвинула руки Васи.

– Не можем? – прошептала она.

Морозко поклонился.

– Ребенок не может родиться живым, – спокойно сказал он. – Женщины могут вырезать его из вас, или вы будете жить и родите его мертвым.

– Она, – еле слышно ответила Ольга голосом. Вася хотела что-то сказать и поняла, что не могла. – Она. Дочь.

– Как скажете, Ольга Владимировна.

– Пусть она живет, – сказала Ольга и протянула руку.

Вася не могла это вынести.

– Нет! – закричала она. Девушка схватила ее протянутую руку и обняла сестру. – Живи, Оля, – прошептала она. – Подумай о Марье и Данииле. Живи, живи.

Глаза бога смерти сузились.

– Я умру ради ребенка, Вася, – прошептала Ольга. – Я не боюсь.

– Нет, – выдохнула Вася. Морозко что-то сказал, но ей было все равно. Между сестрами пробежал поток любви, гнева и утраты: все исчезло и было забыто. Вася собралась с силами – и вытянула Ольгу обратно в баню.

Вася пришла в себя и потрясенно обнаружила, что стоит, прислонившись к стене бани. Ее руки покрывали занозы, волосы липли к лицу и шее. Толпа потных тел нависла над Ольгой, словно душила ее множеством рук. Среди них стоял человек в черной рясе. Он монотонно говорил последние слова, и его голос заглушал остальные. Копна золотых волос сияла во тьме.

«Он?» Вася почувствовала ярость, пересекла душную комнату, растолкала толпу и взяла сестру за руки. Священник резко затих.

Вася не думала о нем. Она видела другую черноволосую женщину, другую баню и другого ребенка, убившего мать.

– Оля, живи, – прошептала она. – Пожалуйста, живи.

Ольга пошевелилась: ее пульс забился под Васиными пальцами. Она потрясенно моргнула.

– Головка! – закричала повитуха. – Еще толчок…

Ольга посмотрела на Васю, и ее глаза расширились от боли: ее живот дрожал, как вода в бурю, а потом выскользнул ребенок. Его губы были синими. Он не шевелился.

Тревожная бездыханная тишина сменилась первыми криками облегчения. Повитуха вытерла пену с губ младенца и вдохнула ей в рот.

Младенец безжизненно лежал в ее руках.

Вася перевела взгляд с серого тельца на лицо сестры.

Священник шагнул вперед, оттолкнув Васю. Он вылил масло на голову ребенка и начал таинство крещения.

– Где она? – с трудом проговорила Ольга, протягивая слабые руки. – Где моя дочь? Покажите ее мне.

Но ребенок не шевелился.

Вася стояла в толпе, пот бежал по ее ребрам. Жар ее ярости остыл и оставил вкус пепла во рту. Но она не смотрела на Ольгу. Не смотрела она и на священника. Она не отрывала глаз от фигуры в черном плаще, которая очень нежно подняла окровавленное тело младенца и исчезла с ним.

Ольга закричала в ужасе, и рука Константина упала, закончив ритуал: единственное доброе дело, которое можно только сделать для ребенка. Вася замерла. «Ты жива, Оля, – подумала она. – Я тебя спасла». Но она так ничего и не сказала.

* * *

Уставшие глаза Ольги, казалось, смотрели сквозь нее.

– Ты убила мою дочь.

– Оля, – начала Вася. – Я…

Рука в черной рясе схватила ее.

– Ведьма, – прошипел Константин.

Это слово упало камнем, и по комнате расползлась тишина. Вася и священник стояли в центре безликого кольца, полного красных глаз.

Когда Вася видела Константина Никоновича в последний раз, священник сжимался, когда она велела ему уйти – вернуться в Москву, Царьград или ад, – но оставить ее семью в покое.