Девушка со шрамом

И вот передо мной возвышается знакомое здание, строгое и холодное. Как давно я не была здесь… Дорога, по которой раньше меня вело чувство долга, вспомнилась легко. Этот путь, обильно политый слезами, я не перепутаю ни с чем. Переходы, коридоры и лестницы страшного места, где четыре года жесткие равнодушные руки ломали мою душу, все так же давят молчанием. Я так долго здесь не была, но ничего не изменилось. И вот я захожу в знакомый класс и, открывая дверь, вижу прежнюю мизансцену. Печальный лицедей сидит спиной к двери на краю стола, погрузившись в свои мысли. Его волосы и борода все такие же серебряные, и кажется, что от него исходит лунный свет. В этом классе проходили те самые занятия, на которых он учил нас настоящему искусству. Осторожно, разбивая тишину, я зову его по имени. Словно ожидая меня именно сегодня, спустя столько лет, учитель оборачивается.

– Привет, как здорово, что ты пришла. – В голубых глазах видна настоящая радость.

– Александр Владимирович, я часто вспоминала ваши уроки и давно хотела сказать спасибо за все, чему вы меня научили! – отвечаю я, а на душу нисходит волшебное спокойствие.

– Рад, что хоть кому-то из моих учеников пригодились мои наставления, – печально улыбается мой самый чуткий педагог.

– На самом деле, я пришла к вам за советом…

– Надеюсь, я смогу тебе помочь, – кивает артист.

– Александр Владимирович, знаете, я сильно разочаровалась в современном театре и кино, – начинаю я с опаской.

Грустный Клоун молчит и внимательно слушает, а я, уловив в его взгляде сочувствие, продолжаю:

– До того, как я поняла, что творится вокруг, мне очень хотелось быть актрисой. Но чем дальше, тем чаще я прихожу к выводу, что современное искусство изживает себя. Как вы думаете, я сошла с ума?

Дальше мне страшно говорить. Да кто я такая, чтобы так рассуждать? Может, я и правда – тупая дура, которая ничего не понимает в жизни? Говорят же люди, что с такими, как я, лучше не общаться… Грустный Клоун понимающе касается моего плеча, будто знает, что я скажу в следующую минуту, и отвечает:

– Ты не сошла с ума. Культура двадцать первого века переживает глубочайший спад. Пришла эпоха коммерческих ценностей. Все делается не для того, чтобы человек думал и чувствовал, а чтобы он отключал голову. Нам предлагают отсутствие интеллектуального содержимого, чтобы стало проще, так сказать, «тупить». Я правильно понял, что ты не особо хочешь сниматься в дурацких сериалах и передачах, которыми забиты сейчас все каналы?

– Да, да, вы так правы! – соглашаюсь я, искренне радуясь, что хоть кто-то догадался, что происходит у меня в голове. – Но что же это за парадокс – стать актрисой для того, чтобы понять, что детская мечта сбылась напрасно?

– Ну, ты не одна такая. Многие опытные, состоявшиеся актеры сейчас отказываются участвовать в бездарных проектах. Кто-то навсегда уходит из профессии, кто-то подался в авторское искусство.

Глядя на этого талантливого артиста, как на свою последнюю надежду, я, набравшись храбрости, рассказываю историю того, как однажды встала на путь причудливого творчества. В сбивчивых объяснениях сквозит история о преданности мечте, к исполнению которой я пошла другой дорогой. Лицедей слушает внимательно и заинтересованно. В его мудрых глазах читается одобрение и понимание.

– Александр Владимирович, люди называют меня странной, потому что я не похожа на них. А как мне жить, если сердце говорит, что по-другому невозможно? – жалуюсь я.

– Не обижайся на тех, кто смеется над тобой, – отвечает мудрый учитель. – Эти люди несчастны, они не знают, что такое слушать свою душу.

Продолжая такую важную беседу, понимая, наконец, что я не одинока, я осмеливаюсь задать и тот вопрос, который мучает меня все это время:

– Александр Владимирович, а как вы отнесетесь к тому, что москвичка с высшим образованием работает в стрип-клубе? – Подруги были правы, что проще говорить о себе, как о ком-то другом, если страшно рассказать правду прямо.

– Все зависит от того, почему человек пришел к такому решению.

– Знаете, может, это и покажется возмутительным, но мне приятнее заниматься собственным творчеством, даже если ради него приходится работать в ночном заведении. Это лучше, чем сниматься в кино, в котором нет даже намека на искусство… Вот. Возможно, вы, как представитель интеллигентного искусства, не одобрите мои фрик-эксперименты как попытку найти себя в творчестве, но все именно так…

По моему лицу градом текут слезы. Исповедь далась мне нелегко. Тишина старого класса, в котором несколько лет я училась актерскому искусству, звенит в ушах пронзительно и пугающе. Похоже, я наговорила лишнего…

– Я сам принципиально не снимаюсь в кино и вполне счастлив, ради чего делать из себя «продукт массового употребления»? – отвечает Александр Владимирович, внимательно выслушав меня. Вот так признание талантливого артиста! Я, открыв от удивления рот, будто глупый галчонок, не могу найти ни одного подходящего слова, чтобы ответить. А мудрый учитель, вытирая мои слезы, продолжает: