Я влетела в арку, мне удалось проскочить по колдобинам, ничего себе не сломав при этом, и выскочила на тупиковую узкую улочку, ведущую к объездной дороге, где горели фонари и ходил троллейбус.
Я промчалась по улочке, нырнула за угол дома, прижалась к стене. Осторожно выглянула – улочка была пуста. Я побежала к остановке троллейбуса, где сидели на скамейке, ожидая троллейбуса, двое – старик в тулупе и пожилая женщина в платке.
– Ты чего как на пожар? – сказал старик, рассматривая меня. – Вася, водитель, только проехал на конечную, обратно минут через десять, не раньше. Сядь, передохни. – Он подвинулся, давая мне место. – Или догонял кто?
Я упала на скамейку, чувствуя, как подкатывает дурнота…
Троллейбус приехал, как и обещал старик, через десять минут, и все эти десять минут я вертела головой в разные стороны, испытывая тем не менее чувство комфорта и расслабленности от присутствия людей, чувствуя, как проходит дурнота и отпускают клещи страха. Кем был тот мужчина… я даже не хотела думать – как заслонка опустилась. Инстинкт, мигающий красным светом, заставивший меня бежать, готовность, с которой я рванула прочь, ужас, не оставивший ни единой здравой мысли в моей бедной голове, говорили о том, что я подсознательно ожидаю беды… Подсознательно? Нет! Сознательно! Как бы я ни загоняла тревогу вглубь, глаза мои невольно шарят по лицам прохожих, я пугаюсь телефонных звонков и постоянно прислушиваюсь, мне чудятся чужие голоса, шаги и шорохи. И если его не поймают, я буду шарахаться и убегать от собственной тени всю оставшуюся жизнь…
Из троллейбуса я позвонила Баське и сказала, что случайно оказалась в… троллейбусе и еду, кажется, обратно в центр, и она закричала, чтобы я немедленно вышла на первой же остановке. Видимо, она что-то почувствовала, потому что приказала, чтобы я сидела на остановке как штык и ни шагу в сторону, а она уже на лестнице, бежит меня встречать. Она даже не спросила о Федоре Алексееве…
Федор Алексеев, который не успел отъехать, увидел, как Анна вдруг бросилась бежать в глубь двора. Он видел также, как за ней метнулся мужчина. Ему показалось, что она закричала. Федор заглушил двигатель, выскочил из машины и бросился за ними следом.
Анна неслась через двор к спасительной арке, где был выход на улицу. Мужчина бежал за ней. Федор несся последним, потеряв с самого начала несколько секунд. Подмерзшая к ночи мокрая жижа крахмально затвердела и скрежетала под ногами. Звук бил по нервам, сливаясь в ритмы, которые подхватывало дворовое эхо: часто и мелко ступая, летела впереди Анна; преследователь тяжело бежал следом, напоминая неповоротливое боевое орудие; Федор догонял его, как гончая, взявшая след…
Он догнал его у детской площадки, сильно толкнул, рассчитывая, что тот упадет. Но мужчина отскочил в сторону, развернулся и бросился на Федора. Федор, получив удар под дых, согнулся пополам, и тот ударил еще раз. Он был тяжелее Федора, и кулак его обладал большей ударной силой. К счастью, удар в основание шеи оказался скользящим – Федору удалось уклониться. Он почувствовал такую ослепляющую ярость, что, заорав «Убью!», ринулся на врага. Они сцепились намертво, топчась в размокшем снегу и нанося друг другу удары, не чувствуя боли, «хэкая», как грузчики, и рыча.
Сверху с треском распахнулась балконная дверь, и истошный женский голос завопил: «А ну, пошли вон с детской площадки! Алкаши проклятые! Управы на вас нету!» Захлопали окна и двери на других балконах.
Мужчина вдруг поскользнулся и упал. Федор рухнул сверху и придавил горло мужчины локтем. Это решило исход боя – тот захрипел и затих. Федор поднялся, отряхнул свой белый плащ от грязного снега, размазал носовым платком кровь на лице и подобрал шарф. Пошарил взглядом в поисках шляпы… Как будто это было так важно! Вспомнил, что она осталась в машине, и достал из кармана мобильный телефон…
Глава 25
Что такое дедукция?
Федор Алексеев добрался до дома в начале второго ночи. Бросил испоганенный плащ на вешалку, аккуратно положил шляпу на тумбочку. Мельком взглянул на себя в зеркало и вздохнул. Вид… видок! А с другой стороны, кто сказал, что мужчина должен быть красив? Мужчина должен быть мужественен. Мужчину украшают шрамы. А пахнуть от него должно луком и потом… как сказал кто-то из латиноамериканских писателей. Луком и потом от Федора не пахло, и шрамов на нем не было, во всяком случае, на физиономии, а сочный синяк под левым глазом и разбитый нос, на котором запеклась кровь… несмотря на умывание в туалете участка, его отнюдь не украшали. И с этим придется жить, подумал он. С неделю…
Кроме того, он устал, как – цитируя Колю Астахова – последняя собака, или, другими словами, как собака, живущая полнокровной жизнью. Полцарства за горячий душ, любимый халат и чай с ромашкой… Он скривился. Чай? С ромашкой? Только кофе! И спать, спать, спать…