Она сбросила с себя одеяло и голая сидела в углу у верстака. Длинные спутанные волосы падали ей на плечи. Спина была вся в коричневых подтеках засохшей крови. Затылок в свете лампы блестел от влаги.
Я видел, как напрягаются ее мышцы на плечах и вдоль линии позвоночника. Слышал скребущий звук.
Я встал и подошел к ней.
Она рыла.
Впивалась ногтями в бетонный пол, там, где был стык пола со стеной из шлакоблоков. Прорываясь на свободу, Мег еле слышно постанывала. Ногти ломались и кровоточили, один уже отвалился, кончики пальцев тоже были в крови, и ее кровь смешивалась с крошками бетона. Ее последний отказ сдаться. Финальный акт неповиновения. Воля, рвавшаяся из измученного тела и направленная на камень.
Камнем была сама Рут. Непреодолимым, нерушимым.
– Мег. Перестань. Пожалуйста, – сказал я.
Я подхватил ее под мышки и поднял. Она весила как младенец.
Тело ее казалось теплым и полным жизни.
Я снова положил ее на матрас и укрыл одеялом. Сьюзан подала мне ведро, и я обмыл кончики пальцев Мег. Вода окрасилась кровью.
Я заплакал.
Я пытался сдержаться, потому что здесь была Сьюзан, но ничего не мог с собой поделать. Слезы текли и текли, как кровь Мег по бетонному полу.
Тело ее не было теплым. Это была горячка. Не теплота, а ложь.
От нее исходил запах смерти.
Я видел ее в расширившихся зрачках Мег, в той дыре, куда проваливалось ее сознание.
Я обмывал ее пальцы.
Закончив, я уложил Сьюзан между нами, и мы лежали вместе, молча вслушиваясь в ее прерывистое дыхание, в каждый ее вдох, продлевавший ей жизнь на еще несколько секунд; мы всматривались в ее подрагивающие веки, в которых еще слабо теплилась жизнь, и когда она снова открыла глаза, мы не удивились. Мы были счастливы от того, что видели Мег, которая смотрела на нас, прежнюю Мег, ту, которая жила с нами раньше, жила вместе с нами в реальности, а не в этом горячечном кошмаре.
Губы ее шевельнулись. Она улыбнулась.
– Эй, я выкарабкаюсь, – сказала она, взяв Сьюзан за руку. – Со мной все будет в порядке.
В тусклом свете лампы, на рассвете, который для нас рассветом не был, она умерла.
Глава сорок шестая
Стук в дверь раздался полутора часами позже.
Я услышал, как Чандлеры встают с кроватей. Услышал мужские голоса и тяжелые незнакомые шаги, проследовавшие из гостиной в столовую – и далее на лестницу, ведшую в подвал.
Они откинули засов, открыли дверь, и в проеме появился Дженнингс вместе с моим отцом и еще одним копом по фамилии Томпсон, которого мы знали по клубу ветеранов. За ними стояли Донни, Вилли, Вуфер и Рут, даже не пытаясь бежать; они просто смотрели, как Дженнингс подошел к Мег, приподнял ей зрачки и попытался прощупать пульс, которого не было.
Отец подошел ко мне и обнял за плечи. «
Дженнингс накрыл лицо Мег одеялом, а Томпсон подошел к Сьюзан, которая содрогалась в рыданиях. С тех пор как Мег умерла, Сюзи лежала молча, а теперь облегчение и скорбь изливались из нее потоками.
Рут и вся ее семейка бесстрастно наблюдали за происходящим.
Дженнингс, которого Мег предупреждала о Рут на празднике Дня независимости, похоже, сейчас мечтал о том, чтобы кого-нибудь из них убить.
С побагровевшим лицом, едва сдерживаясь, он выстреливал в нее вопросы – и было ясно, что он предпочел бы выпустить в нее обойму из пистолета, который он нервно поглаживал.
Какое-то время Рут молчала. Просто стояла на ступеньке и расчесывала язвы на лице. И потом сказала:
– Мне нужен адвокат.
Дженнингс словно не слышал ее. Он продолжал задавать вопросы, но она твердила: «Мне нужен адвокат», словно готовилась прибегнуть к Пятой поправке[29].
Дженнингс свирепел все больше. Но это было бесполезно. Я бы мог ему объяснить.
Рут была камнем.
И, следуя примеру матери, ее дети были такими же.
Но я таким не был. Я сделал глубокий вдох и постарался не думать о том, что рядом стоит мой отец.
– Я расскажу вам все, что вам нужно знать, – сказал я. – И я, и Сьюзан.
– Ты все это видел?
– Почти все, – сказал я.
– Некоторые раны были нанесены недели назад. Ты и это видел?
– Кое-что видел. Достаточно.
– Да.
Его глаза сузились.
– Ты здесь пленник или тюремщик, парень? – спросил он.
Я повернулся к отцу:
– Я ни разу не причинил ей боль, папа. Ни разу. Честно.
– Но ты ни в чем ей и не помог, – сказал Дженнингс.
Это было то, что я твердил себе всю ночь.
Но голос Дженнингса сжал эти слова в комок и швырнул мне в лицо. На мгновение я задохнулся.
Есть «правильно» и есть
– Нет, – сказал я. – Не помог.
– Ты пытался, – возразила Сьюзан, не перестававшая плакать.
– Он вправду пытался? – спросил Томпсон.
Сьюзан кивнула.