Девушка напротив

— Интересный вопрос, — сказал он. — Иногда женщина может с ума свести. Вообще, я бы сказал, что нет. Есть много других способов вести себя с женщинами. Необходимо учитывать, что они слабей. Ты же не хулиган, понимаешь?

Он вытер руки о передник.

— Только вот что, — продолжил он. — Должен сказать, не раз видел, что они этого заслуживают. Если ты работаешь в баре, то всякого насмотришься. Женщины напиваются, шумят, оскорбляют всех вокруг, могут даже врезать парню, с которым пришли. И что ему тогда делать? Просто сидеть и смотреть? Тогда он может разок ей треснуть. Такие вещи надо сразу прекращать. Но, видишь ли, это исключение, подтверждающее правило. Никогда не бей женщину, никогда — и Боже упаси я тебя за таким застану! Но иногда ничего другого не остается. Понимаешь? Тут не все однозначно.

Я вспотел. От разговора не меньше, чем от работы. Но благодаря работе у меня было оправдание.

Отец принялся за тунцовый салат. В этом салате тоже были сухари, а еще — консервированные овощи. В соседней комнате Худи повел рассыльного к грузовику — искать пропавшую водку.

Я пытался понять, что отец имел в виду. Это мне всегда удавалось с трудом.

Иногда ничего другого не остается.

Это засело у меня в голове. А что, если Рут больше ничего не оставалось? Вдруг Мэг натворила чего-нибудь, а я не знаю?

Какой это случай: «никогда», или все-таки «иногда»?

— Почему спрашиваешь? — спросил отец.

— Не знаю, — ответил я. — Кто-то об этом говорил.

Он кивнул.

— А вообще, лучше держи руки при себе. Мужчина это, или женщина. Проблем меньше будет.

— Да, сэр.

Я налил воды на гриль и смотрел, как она шипит.

— Говорят, папа Эдди бьет миссис Крокер. И Дениз с Эдди тоже.

Отец нахмурился.

— Да. Знаю.

— То есть, это правда?

— Я не говорил, что это правда.

— Но это так и есть, да?

Он вздохнул.

— Слушай. Не знаю, отчего это ты вдруг так этим заинтересовался. Но ты уже вполне взрослый, чтобы знать, понимать, что… Как я уже говорил. Иногда тебе приходится, мужчине приходится это сделать, и он делает… то, что, как он знает, ему делать нельзя.

Он был прав. Я был вполне взрослый, чтобы понять. И я слышал в его словах подтекст. Внятный и ясный, прямо как крики Худи на улице.

Однажды по какой-то причине отец ударил мать.

Я даже почти вспомнил это. Как я очнулся от крепкого сна. Грохот мебели. Крик. И удар.

Давным-давно.

Внезапно во мне вскипела ярость. Я смотрел на его массивную фигуру и думал о матери. А затем пришло на смену холодное безразличие, чувство отрешенности и безопасности.

И меня осенило: об этом стоит поговорить с матерью. Она знала, каково это.

Но я не мог. Не смог бы, даже если бы она стояла здесь в эту минуту. Даже не пытался.

Я смотрел, как отец закончил с салатами, вытер руки о белый хлопчатобумажный фартук, который, как мы шутили, должен быть конфискован Министерством здравоохранения, и стал нарезать салями на электрической мясорезке, купленной недавно, и которой он так гордился, а я все драил и драил гриль от жира, пока решетка не засверкала чистотой.

Так ничего и не решилось.

***

И вскоре я вновь пошел туда.

Глава тридцать вторая

Что привело меня назад, так это один-единственный образ — фигура Мэг.

Он вспыхивал в тысячах фантазий, днем и ночью. Одни были нежные, другие — жестокие, некоторые — странные.

Вот я лежу в кровати с транзисторным приемником, спрятанным под подушкой, и слушаю, как «Дэнни энд Джуниорс» поют «At the Hop». Я закрываю глаза, и передо мной предстает Мэг, отплясывающая с невидимым партнером, единственная девушка на танцплощадке в «Тинз Кэнтин», на ней лишь коротенькие белые носочки и больше ничего. Совершенно не стесняется своей наготы, будто бы только что купила новое платье короля.

Или мы играем в «Монополию», сидя друг против друга, я попадаю на «Променад», или «Сады Марвина», и она встает, вздыхает и вылезает из своих тонких белых трусиков.

Но чаще по радио играло что-то вроде «Twilight Time» «Плэттерз», и мы стояли с ней в свете прожектора «Техниколор». Она обнажена, и мы целуемся.

Или же мы играли в Игру — и я не видел в этом ничего забавного.

Я был весь на нервах и не находил себе места.

У меня было чувство, что я должен пойти туда. Только я боялся того, что могу там увидеть.

Даже мать обратила внимание. Я замечал, что она наблюдает за мной, задумчиво поджав губы, когда я вскакивал из-за стола, потому что разлил стакан воды, или же шел на кухню за банкой колы.

Наверное, отчасти поэтому я не стал ей ничего говорить. Или, может, потому, что она была моей матерью и просто женщиной.

Но я таки пошел туда.

Все вновь изменилось.

Когда я заставил себя войти, то первое, что услышал — кашель Рут. Прокашлявшись, она глухо заговорила, и я понял, что она обращалась к Мэг. Говорила она таким тоном, каким никогда не стала бы говорить с нами: так учительница наставляет маленькую девочку. Я пошел вниз.

Они протянули провод от розетки над стиральной машиной, зацепили его под потолком и повесили лампу накаливания, защищенную металлической сеткой. Лампа ослепительно горела, покачиваясь.