Девушка из Золотого Рога

– Виски, пожалуйста! Представляете, – говорила она потом бармену, – какой-то незнакомец врывается ко мне в комнату, говорит по-английски, утверждает, что он принц и заберет меня с собой. Мой бывший муж – врач, поэтому я сразу поняла – мания величия.

– Какой ужас! – отвечал бармен.

Полный человек, мирно дремавший в уголке, внезапно откашлялся и крикнул:

– Счет!

Он поспешил через зал, поговорил о чем-то с портье и быстро поднялся по лестнице. Открыв дверь в номер двадцать восемь, он увидел доктора Курца, собирающегося стучать по колену Джона.

– Вам часто снятся поезда и самолеты? – спрашивал врач, и Джон отвечал:

– Нет, мне вообще не снятся сны.

– О! – озабоченно прищурившись, воскликнул врач.

– Пойдем скорее! – крикнул Сэм по-турецки. – Иначе может быть поздно!

Джон вскочил. Врач тоже поднялся.

– Ага, – сказал он и, взяв Сэма под руку, отвел его в сторону и шепотом спросил: – Вы, наверное, его надзиратель? Типичный случай мании величия. Склонность к маниакально-депрессивным состояниям. На чье имя мне выслать счет?

– Какой еще счет? – спросил Сэм раздраженно.

Доктор Курц сказал с достоинством:

– Я попрошу пятьдесят шиллингов за лечение.

– Достаточно и двадцати, – прошипел Сэм и протянул врачу банкноту. Потом он схватил Джона за руку и вывел его из комнаты.

– Я сразу узнал его, – сказал Джон, когда Сэм почти выволок его из отеля. – Этот врач – муж моей невесты. Она хотела выиграть время, чтобы успеть сложить вещи. Ну, сейчас, я думаю, она уже готова.

– Помолчал бы лучше! – рявкнул Сэм, таща Джона к машине.

И лишь когда машина выехала со двора гостиницы, он сказал высокомерно:

– Запомни, Джон, когда автор начинает вести дела без агента, он в результате обязательно попадает в сумасшедший дом. Этот врач абсолютно прав – у тебя мания величия. Ты вообразил себе, что можешь вести переговоры без меня. Я завтра пойду к настоящей Азиадэ и сам улажу дело. Даже для брачного договора необходим агент.

Он говорил долго и надменно, а Джон погружался в собственные мысли.

– Сэм, – тихо проговорил он потом, – поверь мне, эта женщина была мне с самого начала несимпатична.

Он грустно покачал головой и сплюнул. Автомобиль покатил в Вену.

* * *

А в это время у дома на Рингштрассе остановилась другая машина с разбитым стеклом. Азиадэ взбежала по лестнице и наткнулась на Хасу со шляпой в руках, готового выйти из дома.

– Хаса! – закричала она, всхлипывая. – Я обидела твоего друга Курца, разбила машину, разорвала сто долларов и бросила их в лицо незнакомым людям, и все это из-за Марион.

Она рыдала, уткнувшись в плечо Хасы. Он нежно поглаживал ее вздрагивающие плечи. Эта дикарка любила его, в этом не было сомнений, даже если такая любовь была незнакомой и непонятной, полной странных порывов, приступов и импульсов.

Он погладил ее по голове и спокойно сказал:

– Никакой Марион больше нет, никакой Марион никогда и не было. Есть только Азиадэ.

Азиадэ с благодарностью посмотрела на него.

– Да, – сказала она, – есть только Азиадэ, и она забыла записать номер машины, на которую наехала. Не сердись, Хаса, я не хочу больше водить машину.

Глава 18

Задумчиво пожевывая сигару, Сэм Дут шел по Рингштрассе. Все ему в этой Вене не нравилось. Улицы казались безбожно широкими, дома постыдно низкими, и ни в одном кинотеатре не было афиши фильмов Джона.

– Летний сезон, – пробурчал он и пошел дальше.

Черт их дернул ехать в Европу, почему нельзя было поехать в Мексику или на Кубу. И вообще, лучше бы Джон не связывался с женщинами, они всегда приносили дому Османов одни только неприятности.

Сэм остановился и стряхнул пепел. Прошло ровно шесть лет с тех пор, как он подобрал оборванного, голодного Джона в каком-то подозрительном кабаке в Бовери. Его мудрое греческое сердце сразу почуяло большую удачу. Он накормил беднягу и окрестил его Джоном Ролландом. Однако за накрахмаленной рубашкой под фраком и красным паспортом скрывалась изменчивая османская душа.

«Он всего лишь пьяница, – думал Сэм, – и останется таким, пока не найдет покой». В душе он был рад тому, что может проявить человеколюбие, не забывая об интересах дела. Если Джон еще года три будет так пьянствовать, он заработает себе больную печень, а через пять лет докатится до белой горячки. Османы всегда были слабы здоровьем, и тогда всё – конец фильмам. Сэм так же нежно заботился о Джоне, как бедный крестьянин о своей корове. «Ему могла бы помочь хорошая жена, – думал он, – верная, покорная женщина, которая заполняла бы его вечера. Ему было бы с кем мечтать о родине, это его так вдохновляет. Он же ненормальный». Сэм Дут пожал плечами, сам он о родине никогда не думал.

Он остановился перед домом с латунной табличкой «Доктор Александр Хаса», поднялся по широкой лестнице, позвонил в дверь и спросил Азиадэ, после чего его проводили в небольшой эркер.

Сэм Дут считал себя уравновешенным деловым человеком с большим опытом и ясной головой. Но сейчас он остановился как вкопанный, недоуменно моргая.

Ему улыбалась та самая темпераментная блондинка, разорвавшая накануне на мелкие кусочки стодолларовую купюру.