Девушка из Золотого Рога

Джон Ролланд торопливо покидает церковь. Он идет по широкой улице, названной в честь великого философа Канта, и одно только сознание этого переносит его в атмосферу высокой культуры.

«Какой прекрасный город», – думает он, останавливаясь перед витриной магазина и разглядывая яркие ковры с мягкими, закругленными узорами. Между коврами лежат пожелтевшие персидские рукописи с выцветшими чертежами миниатюр: принцы с миндалевидными глазами пьют из золотых чаш, а на заднем плане, грациозно подняв ногу и готовый к бегству, стоит испуганный олень.

Джон Ролланд внимательно рассматривает витрину.

«Отлично!» – решает он, уверенный в том, что в этом мире рукописей и миниатюр он уж точно не запутается. Он думает о варварах, которые сидят в этом магазине и разбираются, вероятно, в этих персидских миниатюрах так же, как и он в романском архитектурном стиле. Смутная жажда мести просыпается в нем, ему хочется так же унизить этих варваров, продающих ковры, как это проделал с ним служитель церкви.

С этим намерением он входит в магазин. Пожилой мужчина с маленькими усталыми глазами поднимается ему навстречу.

– Покажите мне персидские миниатюры, – требует Ролланд на английском языке.

Старик кивает, и перед глазами Джона предстают ландшафты, сцены охот и пиршеств.

– Вот, – говорит старик, указывая на стайку ангелов на облачном небе, – это копия великого Бухари, из школы Ахмеда Фабризи.

– Это не то, что мне нужно, – говорит Джон Ролланд, прикусив губу. – Меня интересует персидский ландшафт с легким китайским оттенком. Что-то вроде того, что Джани рисовал для шейха Ибрагима аль-Гюльшани.

Старик внимательней всматривается в лицо посетителя.

– К сожалению, – говорит он на ломаном английском, – у нас этого нет. Пятнадцатый век у нас слабо представлен. Но есть кое-что из времен Великого Аббаса. Видите здесь пожелтевшие осенние деревья, с отсветом садящегося солнца, все покрыто легким туманом. Это может быть Мани, так нежны краски!

Джон Ролланд смотрит на лист и бережно проводит рукой по изображению пророка Ионы в одеянии персидского принца.

– Я беру его, – говорит он, – хотя это индийская школа, декадентство. Я хотел бы приобрести что-нибудь живее, более жизненное, наподобие Шуджи эд-Даулеха. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Я все прекрасно понимаю, ваше императорское высочество, – отвечает старик по-турецки. – Я знаю точно, что вам надо, но у меня этого больше нет.

Джон Ролланд удивленно поднимает голову. Старик склоняется перед ним в низком поклоне. Дверь магазина закрыта.

Джон Ролланд делает резкое движение в сторону двери. Ему хочется бежать отсюда. Душный сладковатый воздух магазина, ковры и миниатюры, действительность и мечты, прошлое и настоящее – все стремительно закружилось у него перед глазами.

– Ваше высочество, – продолжает старик, – это моя вина. Накажите меня. Я должен был предвидеть, что однажды ваше высочество придет и потребует от меня то, что ему принадлежит, и то, что я так легкомысленно отдал. У женщин нет ни разума, ни терпения. Я же, пожилой человек, должен был ее остановить.

У Джона Ролланда темнеет в глазах. О чем говорит этот старик? Что он от него хочет? Руки старика дрожат, он смущенно сжимает их.

– Я виноват, принц, – повторяет он. – Я виноват, Азиадэ вышла замуж, я этому не помешал. Я достоин смерти!

Ошеломленный Ролланд стоит посреди комнаты, не зная, что с ним происходит, забыв о тоненькой книжке в кармане, выписанной на имя Ролланда, чувствуя себя разоблаченным.

– Кто вы? – спрашивает он на мягком дворцовом турецком языке своих предков, и в голосе его внезапно звучат повелительные нотки.

– Ахмед-паша Анбари. Азиадэ – моя дочь.

– Вот оно что, – говорит Ролланд, вспомнив о письме, присланном на имя изгнанного и пропавшего без вести принца. Интересно, что произошло с этой женщиной, которая была ему предназначена?

Ахмед-паша продолжает стоять, склонив голову. Весь его облик выражает смирение и благоговение, ведь он разговаривает с принцем из священного османского семейства. Он подробно рассказывает об Азиадэ, о чужом мужчине, а принц сердито слушает его, окруженный коврами со всех сторон, совсем как во дворце на Босфоре.

– Позор! – возмущается принц. – Позор! – Как же так, кто-то посмел отнять у него то, что по праву принадлежит ему. – Позор! – повторяет он и в порыве гнева ударяет рукой по ковру. – И ты еще пользовался нашим покровительством, мы же вытащили тебя из грязи и осыпали своей милостью! В пустыню тебя, в изгнание! – Тут он вспоминает, что зовут его Ролланд и что он всего лишь сценарист из Нью-Йорка. Вся эта ситуация кажется ему смешной. – Ну хорошо, – говорит он миролюбиво, заметив, что паша уже собирается падать перед ним на колени. – Хорошо. – Он протягивает ему руку, и старик почтительно касается ее губами. – Пойдемте поедим где-нибудь, – неожиданно предлагает Ролланд. Ему уже опостылел спертый воздух этой лавки, тусклый свет красных ковров и мягкие краски миниатюр. – Пойдемте.

Паша озадаченно смотрит на него.