Девушка из кошмаров

В итоге меня задалбывает ждать, и я снова звоню Гидеону утром. На минуту мне кажется, что гудки в трубке будут длиться бесконечно, и я начинаю гадать, уж не случилось ли с ним чего, когда он наконец отзывается.

– Гидеон? Где ты был? Ты получил мое сообщение?

– Сегодня рано утром. Я бы уже позвонил, но ты еще спал. Голос у тебя ужасный, Тезей.

– Видел бы ты, как я выгляжу. – Провожу ладонью по лицу, заглушая последние слова. С самого моего детства Гидеон всегда мог решить любую проблему. Когда бы у меня ни возникали вопросы, у него находились ответы на них. И именно к нему обращался папа, если дело принимало скверный оборот. Наделенный своей собственной разновидностью магии, он появлялся в моем детстве в самые подходящие моменты, входя к нам в дом в элегантном костюме и с какой-нибудь стремной английской едой мне на попробовать. Всякий раз при виде его лица в очках я понимал, что все будет хорошо. Но на сей раз у меня такое ощущение, будто он не хочет слышать, что я собираюсь сказать.

– Тезей?

– Да, Гидеон?

– Расскажи мне, что случилось.

Что случилось. В его устах это звучит так просто. Должно быть, я просидел у себя в спальне с Анной часа четыре, глядя, как у нее облезает кожа, а из глаз течет кровь. В промежутке между этим и рассветом я вырубился, потому что, когда в следующий раз открыл глаза, стояло утро, а в ногах кровати было пусто.

А теперь белый день и яркое солнце с этим своим смехотворным чувством безопасности. Оно прогоняет все, что таится в темноте, на миллионы миль прочь. При солнечном свете случившееся кажется невозможным, и хотя память об Анниных ранах свежа и вид ее, горящей в чреве домны, выжжен у меня на внутренней стороне век, при свете дня это представляется почти выдумкой.

– Тезей?

Набираю воздуха. Я стою у себя на крыльце, в утренней тишине, только доски поскрипывают под ногами. Ветра нет, и солнце просвечивает сквозь листву, согревает ткань моей рубашки. Я остро чувствую пустоту на том месте, где появлялась Анна, заглядывая в окно.

– Анна вернулась.

На том конце линии что-то падает на пол.

– Гидеон?

– Она не может. Это невозможно. – Голос его стал ниже и резче, и где-то глубоко внутри меня пятилетний малыш ежится. Спустя все эти годы гнев Гидеона все еще имеет надо мной власть. Одно его резкое словно – и я как щенок поджимаю хвост.

– Возможно или нет, но она здесь. Она контактирует со мной, словно просит о помощи. Я не знаю как. Мне надо понять, что делать. – Слова падают без малейшего отзвука надежды. Внезапно меня накрывает – как же я устал! Каким старым я себя чувствую. Слова Морврана – насчет уничтожения атама, расплавления его и утопления в глубокой воде – шевелятся где-то в затылке. Мысль неопределенная, но успокаивающая и как-то связана с Томасом и Кармель – и еще с чем-то, надо только чуток подумать. Что-то такое, сказанное мною некогда Анне, насчет возможностей. И выбора.

– Думаю, дело в атаме, – говорю. – По-моему, с ним что-то происходит.

– Не сваливай на атам. Это ты им владеешь. Не забывай об этом, – парирует он, и голос его суров.

– Я никогда об этом не забываю. Ни на минуту. С тех пор как умер папа.

Гидеон вздыхает.

– Когда я познакомился с твоим отцом, – говорит он, – он был не сильно старше тебя нынешнего. Разумеется, на тот момент он пользовался атамом далеко не так долго, как ты. Но я помню, каким старым он мне показался. Знаешь, однажды он хотел все бросить.

– Да? Он никогда об этом не рассказывал.

– Ну, полагаю, в конечном итоге это значения не имело. Ведь он не бросил.

– Почему? Разве не лучше было бы для всех, если бы бросил? Он был бы по-прежнему с нами. – Резко замолкаю, и Гидеон позволяет мне закончить мысль про себя. Папа был бы по-прежнему здесь. Но других людей не было бы. Он спас кто знает сколько жизней, изгоняя мертвых, и я должен делать то же.

– Как мне поступить с Анной? – спрашиваю.

– Никак.

– Никак? Ты серьезно?

– Серьезно, – отзывается он. – Очень серьезно. Судьба девушки трагична. Мы все это знаем. Но тебе надо оставить ее в прошлом и делать свое дело. Прекрати ковыряться в вещах, которые тебя не касаются. – Он умолкает, а я ничего не говорю. Морвран сказал почти то же самое, и от этого у меня на руках волоски встают дыбом.

– Тезей, ты всегда доверял мне прежде, поверь и теперь. Просто делай свое дело. Делай свое дело и отпусти девочку, и никому из нас не надо будет ничего бояться.

К почти всеобщему удивлению, я возвращаюсь в школу. Кармель явно уже пустила слух о моей болезни. Поэтому я мирюсь с любопытными расспросами, а когда меня спрашивают о перебинтованном плече – белый край повязки торчит из воротника рубашки, – стискиваю зубы и заливаю про несчастный случай в походе. Сначала мне было смешно, но теперь хочется, чтобы мама выбрала менее стыдную отмазку.