– Считаешь, я выдумываю? Сооружаю некую фантазию? Будь это так, то с чего мне представлять именно это? Зачем мне воображать ее, в состоянии кататонии[9] бросающейся в печь? Если я выдумываю, тогда мне необходимо несколько часов интенсивной терапии.
– Я не предполагаю, что ты специально, – извиняющимся тоном отвечает Кармель. – Просто сомневаюсь, реально ли это. И помни, что сказал Морвран.
Мы с Томасом смотрим друг на друга. Мы помним только, что Морвран нагородил кучу бреда. Вздыхаю:
– Так чего вы от меня хотите? Чтобы я сидел тут и ждал? А если то, что я видел, правда? Если она действительно в беде? – Картина ее руки, прижатой к двери топки, проплывает у меня перед внутренним взором. – Не знаю, смогу ли. Не после вчерашнего.
У Кармель круглые глаза. Лучше бы мы не ходили к Морврану, потому что сказанное им только еще больше ее напугало. Вся эта его таинственность, все эти его «силы, сплетающиеся вокруг атама», разговорчики из серии «нечто злое идет сюда» и прочая ересь. Плечи напрягаются, и я морщусь.
– Ладно, – говорит Томас. Он кивает Кармель и берет ее за руку. – В смысле, по-моему, мы дурачим сами себя, думая, будто у нас есть выбор. Что бы ни происходило, оно происходит, и я не думаю, что перестанет. Если только мы действительно не уничтожим атам.
Через некоторое время они уходят, и я провожу вторую половину дня на обезболивающих, пытаясь не думать об Анне и о том, что может с ней происходить. Постоянно проверяю телефон в надежде, что перезвонит Гидеон, но он не перезванивает. А часы идут.
Когда ближе к вечеру домой возвращается мама, она делает мне кружку безкофеинового чая и приправляет его лавандой, чтобы ожоги заживали изнутри. Это не зелье. Никаких чар на нем нет. Колдовство и фармацевтика не смешиваются. Но даже без волшебства чай успокаивает. Вдобавок я принял еще таблетку перцоцета, потому что ощущение в плечах такое, словно они сейчас оторвутся начисто. Лекарство прекрасно действует, и мне хочется заползти под одеяло и вырубиться до субботы.
Заходя к себе в спальню, я наполовину ожидаю увидеть свернувшегося на моем моряцком одеяле Тибальта. Почему нет? Если моя мертвая девушка способна пересекать границу миров, то и мой убитый кот, вероятно, может. Но в комнате никого нет. Забираюсь в постель и пытаюсь поудобнее устроиться на подушках. К сожалению, обожженные плечи делают задачу практически невозможной.
Стоит закрыть глаза – вверх по ногам ползет холод. Температура в комнате резко падает, словно распахнулось одно из окон. Если бы я резко выдохнул, получилось бы облако пара. Атам под подушкой почти поет.
– На самом деле тебя здесь нет, – убеждаю я себя. Может, получится усилием воли превратить слова в правду? – Будь это вправду ты, все выглядело бы не так.
Позволяю взгляду сместиться, ровно настолько, чтобы увидеть ее босые ноги в углу возле комода. Всего чуточку вверх, до белого подола платья, ниже колен. Больше я ничего видеть не хочу. Не хочу видеть, как она ломает себе кости или выбрасывается из моего окна. И ее проклятая кровь тоже пусть остается у нее в носу, спасибо. Так она еще страшнее, чем с черными венами и развевающимися волосами. С Анной-в-Алом я обращаться умел. Но с пустой оболочкой Анны Корлов… не понимаю.
Фигура в углу наполовину скрыта в тени и почти такая же бесплотная, как лунный свет.
– Тебя не может здесь быть. Не взаправду. Мамины барьерные заклятья по-прежнему лежат на этом доме.
Ой, да неужели? Или ты лишь плод воображения, как говорит Кармель. Может, это даже не ты. Вдруг ты просто мираж?
– Так и собираешься стоять здесь всю ночь? – спрашиваю. – Мне бы поспать, так что, если хочешь показать нечто крышесносное, нельзя ли поторопиться? – Резкий вдох, и плотный комок подкатывает к горлу, когда ее ноги начинают двигаться мелкими шаркающими шажками к моей кровати. Она подходит так близко, что почти можно дотронуться. Затем опускается на край постели у меня в ногах, и я вижу ее лицо.
Глаза ее, Аннины, и вид их вышибает из меня сон покруче ведра ледяной воды на спину. Лицо у нее то же, что и во всех моих мечтах. Словно она узнает меня. Словно помнит. Мы долго-долго смотрим друг на друга. По ней пробегает рябь, она мерцает словно картинка на старой пленке.
– Я скучаю по тебе, – шепчу я.
Анна моргает. Когда она снова открывает глаза, они красны от крови. Подбородок вздрагивает в агонии, а на груди открываются и закрываются призрачные раны, уродливые алые цветы распускаются и исчезают у нее на руках.
Я ничем не могу ей помочь. Даже за руку подержать не могу. На самом деле она не здесь. Откидываюсь на подушку, ожоги вспыхивают на плечах, и некоторое время мы сидим молча, передавая боль туда-обратно. Я не закрываю глаза как можно дольше, пока в силах это выносить, потому что она хочет, чтобы я видел.
Глава 7