Девушка индиго

Я помотала головой. Папенька не мог совершить такую глупость! Он умеет признавать свои ошибки. Если бы он считал, что я не справляюсь, непременно написал бы мне об этом в открытую.

Мать грустно улыбнулась:

– Это правда. К моему сожалению.

– Вы меня обманываете. Отец всегда позволял мне работать на его земле. Я нужна ему. И Джорджу понадобятся мои советы. Особенно по поводу индиго. А если я преуспею, то, возможно, смогу сама выбрать себе мужа, – добавила я под конец, чтобы потрафить ее неутолимому желанию выдать меня замуж.

Маменька опять рассмеялась и покачала головой:

– Не будет у тебя никакой земли, на которой можно «работать», и задолго до того, как ты наконец поймешь, что тебе действительно нужен муж. Впрочем, это уже не имеет значения. Мы возвращаемся на острова.

– Вовсе нет. Откуда у вас эта идея? Помимо прочего, там сейчас опасно из-за нападений испанцев.

– Опаснее, чем здесь, учитывая постоянную угрозу восстания рабов? А испанцы нам повсюду угрожают – и там, и тут. Зато на Анигуа мы, по крайней мере, будем под защитой твоего отца.

– Он не согласится на наш переезд. – Я глубоко вдохнула холодный сырой воздух, надеясь, что это меня взбодрит.

– Согласится, когда узнает, что у тебя ничего не получилось и нам придется заложить последнюю плантацию – Гарден-Хилл. Иначе что мы тогда будем делать? – Мать удовлетворенно улыбнулась, как будто считала, что выиграла спор.

Я ничего не ответила. У меня все получится. Уже почти получилось. Гарден-Хилл вне опасности. Последний урожай риса на подходе, и он даст нам возможность продержаться до следующего года.

Когда мы уже подплывали к причалу Уаппу, я увидела, что Того и Квош беспокойно расхаживают по берегу туда-обратно в ожидании нас. Должно быть, Лиль-Гуллу выставили дозорным, он заметил нашу лодку издалека и предупредил их.

Мой настрадавшийся от морской болезни желудок опять свело судорогой, от эмоционального всплеска кружилась голова, я чувствовала опустошение, и нервы натянулись до предела, когда мне показалось, что люди на берегу охвачены скорее тревогой, нежели радостью.

Лодка ткнулась в маленький деревянный причал, и черные руки ловко пришвартовали ее. Ветер усилился, на обычно безмятежных волнах залива уже вскипала пена. Если бы после бала мы хоть ненадолго задержались с отплытием из порта Чарльз-Тауна, могли бы никогда и не добраться до плантации.

Я ухватилась за протянутую руку Квоша, выскочила на причал из качающейся лодки и повернулась, чтобы помочь маменьке. Мы промокли и дрожали на промозглом ветру, у обеих зарумянились щеки от холода, у меня покалывало уши.

– Эсси, проводи маменьку, – поспешно распорядилась я и повернулась к двум мрачным мужчинам, ждавшим моего возвращения. – Итак, что стряслось? – Я стиснула зубы, но, не дождавшись ответа, продолжила: – Что-то с индиго? Ладно, идемте в дом греться, – добавила я до того, как прочла подтверждение своих опасений на лице Квоша.

Шторм приближался, совсем потемнело.

Квош нахмурился и покачал головой, отказываясь следовать за мной в дом:

– Давай, Того. Расскажи хозяйке.

Того посмотрел на меня, затем перевел взгляд на маменьку. Та, недолго поколебавшись и тревожно взглянув на небо, повернулась и торопливо зашагала прочь – пышные юбки мели позади нее мокрую траву.

– Кромвель и Бен поругались, – сказал Того, нервно схватившись за висевшей у него на шее челнок, которым он пользовался для плетения корзин и сетей из камыша.

Квош кивнул:

– Того думает, это из-за индиго.

– Где Кромвель? – нахмурилась я.

– В доме. – Квош ткнул пальцем в сторону нашей усадьбы.

Я кивнула, благодаря одновременно Того и Квоша за то, что сообщили мне новость.

– Теперь идите греться и скажите, чтобы все укрылись в хижинах. Не хочу, чтобы кто-то продолжал работать в поле в такую погоду. Слышите?

– Да, хозяйка.

Я поплотнее закуталась в шаль и поморщилась, когда первые тяжелые капля дождя упали мне на лоб, а затем побежала к веранде, чтобы успеть, пока не начался ливень. В доме Эсси тотчас захлопотала вокруг меня, дверь громко захлопнулась позади.

Откуда-то справа доносились голоса. Оказалось, из отцовского кабинета. Когда я вошла, там потрескивал в камине огонь, маменька стояла рядом, протягивая к нему озябшие руки. А в кресле расположился Кромвель. При моем появлении они сразу замолчали.

Кромвель не только не поздоровался со мной, но даже не посмотрел в мою сторону. У меня неприятно засосало под ложечкой.

– Надо бы переодеться, мы промокли, – сказала маменька. – Мэри-Энн уже приготовила нам сухие вещи наверху. Но думаю, я останусь в постели – голова тяжелая. Скажешь, чтобы ужин мне принесли в спальню, дорогая?

– Конечно, – кивнула я.

В воздухе витала неловкость, казалось, что здесь очень душно – и вовсе не от того, что мне мешало дышать тяжелое промокшее шерстяное платье для путешествий. Душно было от невысказанных слов, потому что я прервала их разговор.

Маменька кивнула Кромвелю. Тот ответил ей таким же кивком, и она покинула кабинет.

– Итак, – нетерпеливо начала я, заняв ее место у камина. – Что случилось?

– Все шло по плану.