В этот момент на лице Игоря проявилась умиленная, абсолютно детская и полная наслаждения улыбка. Он фыркнул, резко упал на пол и несколько раз отжался, а потом снова уселся напротив проекции, чтобы смотреть дальше.
Соколов дернулся, как от удара.
Камеры в научном центре стояли только локальные, он лично за этим проследил, а паролей не было ни у кого, кроме него и еще нескольких человек из охраны.
«Крайнов охуел вкрай».
Игорь сжал кулаки, продышался, пытаясь успокоиться и проанализировать происходящее: до него дошло, что невидимый наблюдатель просто смотрит на него сейчас через трансляцию камер, установленных в его комнате, – других способов увидеть проекцию Киры быть просто не могло.
Соколов зажал колесико часов и, внятно и спокойно проговаривая каждое слово, продиктовал ответ:
Соколов застыл, судорожно соображая, что ответить: он перечитал личное дело Киры раз тридцать, но Крайнову об этом было знать не обязательно.
Если бы Игоря разбудили в три часа ночи, он мог бы пересказать жизнь Киры Мечниковой наизусть, как стихотворение, и говорил бы эмоционально и с выражением.
Но если бы вдруг его попросили рассказать о Кире что-то, чего не знал, кажется, никто, то он бы описал, как она трогает левую щеку в задумчивости сразу после того, как затянется сигаретой, стоя под фонарем на заднем дворе научного центра; как закладывает за уши темные пряди волос, когда наклоняется, чтобы закрепить контакты на очередном тестировщике; как тихонько напевает, когда вечером, быстро перебирая ступени ногами, спускается в архив и надевает наушники; как нетерпеливо стучит пальцами по столу, когда ищет в MedIn какую-то очередную статью или видео с исследований, – а как смешно она тянется вверх, к потолку, придвинув к высоким книжным полкам стул, когда хочет достать старую медицинскую энциклопедию еще прошлого, кажется, века – а он бы достал ей эту книгу даже без стула… А как бережно она сдувает с энциклопедии пылинки, и ее губы в этот момент рождают легкий ветерок, дыхание, которое можно почувствовать, только приблизившись к ней на расстояние меньше десяти сантиметров – такое, как было между ними тогда, в самый первый вечер их знакомства…
О да, она была его мышкой. Она стала ею и даже чем-то большим – в какой момент, Соколов так и не понял, – но спинным мозгом чувствовал, что Крайнову об этом знать ни в коем случае нельзя.
Он доверял ему почти как отцу, но только не в этом.
Никогда не в этом.
Похоже, Крайнов удовлетворился этим ответом, хотя про сроки Соколов откровенно врал. Он не знал ответа, да и не обязан президент отчитываться, хотя Крайнов, как его ближайший партнер, мог и надавить – но пока не видел в этом нужды.
Пока.
Внутри Игоря что-то треснуло, и этот надтреснутый страх (он осознал это намного позже) отныне стал его постоянным спутником. Страх, что кто-то узнает о его связи с Кирой и использует это в своих целях.
Ну как связи, между ними же ничего толком не было.
«Ну как не было?»
Журчал фонтан, глиняный Будда смотрел на Соколова равнодушно и умиротворенно.
«Это же все не всерьез?» – спросил он сам себя.
Ему никто не ответил.
Игорь со вздохом поднялся и поплелся к выходу: дел до конца дня оставалось невпроворот, висели не принятые сообщения от Геворга и еще целая пачка от Ромы – пора было разгребать завалы и заканчивать с сантиментами.
Спустя полчаса Геворг, забеспоковишись, что президент не отвечает, сам его нашел: они столкнулись на входе в лифт и вошли в него вместе.
– Игорь Александрович… – Геворг решил воспользоваться моментом и завел свою шарманку: – Мне из Пирогова опять звонили, интересуются, когда вы будете хоронить… Арину. Арину Леонидовну, вашу мать.
Соколов стойко отреагировал на ставший привычным за два месяца вопрос:
– Нет, не планирую. Продлите хранение.