– По вашему приказу мы выполнили запуск. В результате прямого попадания возникло возгорание. Содержимое комнаты фактически сплавилось в ком, разобрать ничего нельзя. Использованный для идентификации ДНК биоматериал принадлежит Игорю Александровичу Соколову.
– Вы хотите сказать, что от него остались только зубы?
Крайнов с сомнением крутил перед собой в воздухе 3D-графии уничтоженных апартаментов Соколова с кусками спекшейся мебели и плитки.
– Группа прибыла за… семь минут. Все по инструкции. Если бы он выжил, то физически не смог бы проскочить ни на лифте, ни по лестнице незамеченным, мы сразу выставили дежурных на пожарные лестницы.
Крайнов сверлил глазами обугленные комья бетона и арматуры.
– Может, вы сами поедете и взглянете? Для уверенности?
– Нет, – глухо ответил Крайнов и отвернулся от Лихобора. – Я не хочу на это смотреть.
Михаил Витольдович отошел к окну, зачем-то прикоснулся к подоконнику. Помолчал, глядя на улицу.
– Найдете хоть какие-то останки – не афишируйте, не хороните без моего ведома и не кремируйте. Храните в холодильнике.
– Так точно.
Кира в антипеленговой маске, похожей на тонкий ошейник телесного цвета, ехала по пригородной трассе в полной тишине. Она отчаянно царапала запястье на редких светофорах, ругаясь, пролетала через транспондеры платных трасс и еле удерживала себя от того, чтобы просто позвонить Соколову.
«Да ты с ума сошла, если он жив, ему нельзя, нельзя ничего – ни отвечать, ни вообще хоть как-то проявлять себя!»
Морщась, она засветила новые документы в базе сервиса аренды машин и помчалась за пределы Москвы, резко бросая руль в разные стороны на поворотах.
Полупустое шоссе, четверг, сентябрь, солнце горячими пятнами в лицо, кровь приливает к щекам – «он жив, жив, жив» –
Через полчаса ее фантазии разбились о бетонный забор с квадратными фонарями и камерами.
КПП, колючая проволока, кордоны.
Дальше проезда для простых смертных не было.
Она сразу узнала это место: вон там, на горизонте, густой старый лес – и внутри него Сфера, и бог знает что еще, что может найтись в зоне с неудачными научными экспериментами…
«И теперь он сам – один из них. Какая ирония!»
Кира колола себя изнутри иглой, злобно и отчаянно, понимая, что не знает, как пройти эту полосу препятствий без помощи.
«Это невозможно, да и нет его там – его нигде нет, это просто дубликат, копия, иллюзия, что угодно, только не он, потому что он…»
Кира подняла пылающее лицо в небо, не в силах произнести то самое слово, и тихо взмолилась:
– Игорь, если ты жив, помоги мне! Я не знаю, что делать дальше.
– Голос распознан. Назовите пароль, – серебряный фальцет Кристин, неуловимо похожий на ее собственный, заставил Киру подпрыгнуть.
«А ведь я же могла и не прийти!» Кира отчаянно злилась, но все-таки произнесла заветную фразу:
–
Широкие ворота почти с человеческим вздохом открылись и пропустили машину в Зону.
Вывеска «Bøger» едва заметно качнулась, когда она рванула на себя дверь со звякнувшим колокольчиком – но не во сне, а в реальности. Бегло осмотрев книжные полки, она быстро нашла «Девочку со спичками» и прикоснулась к ней, снова на всякий случай произнеся пароль.
В глубине домика открылась ниша – железный лифт с толстыми хромированными стенками, похожий на тот, в котором обычно перевозили больных в операционную. Кира бросилась туда, проехала несколько этажей вниз, миновала пару запароленных дверей и вывалилась наружу в самом настоящем бункере – семи- или восьмиугольном помещении. Бетон и металл, маленький постамент по центру…
– Боже!
Она рванулась к закрытому кувезу «Капсулы», распахнула его и застыла.
Там лежало нечто, лишь отдаленно напоминавшее Соколова. Человек перед ней был страшно худым, лицо покрывали кровоподтеки, скулы превратились в резко выдающиеся на лице треугольники. Казалось, даже кожа его век начала просвечивать. Но почему-то ее больше всего ужаснули колени: тонкие, как у ребенка, – просто кожа, обтягивающая кости.
Соколов сросся с этой адской машиной, подобно тому как деревья сплетаются корнями друг с другом. Тело обвивали провода и катетеры, подбородок и рот скрывала помутневшая полупрозрачная маска.
«Сколько он здесь пролежал? Две недели? Три? Глюкоза и вода почти на нуле… Поэтому сон разрушился… Скорее всего, мозг уже мертв…»
Проверить, жив Соколов или нет, можно было только одним способом: прервать искусственный сон, снять маску и услышать дыхание.
Или не услышать.
«Боже мой, боже мой, господи…» – скороговоркой пробормотала Кира, сжав пальцы так, что они побелели.
Мечникова не верила в Бога, как и многие другие врачи, но сейчас тот, к кому она обращалась, казался единственным, кто мог хоть что-нибудь со всем этим поделать.
– Помоги, пожалуйста, помоги… – взмолилась она, и ее руки отточенными за годы движениями начали переводить датчики на приборной панели «Капсулы» в положения, необходимые для плавного вывода из искусственного сна.