Девочка Рустама

Сейчас это произойдет.

— Я все сделаю. Я готова. Ты хочешь этого?

В ответ раздается звенящая от напряжения тишина. И тяжелое мужское дыхание.

Я облизываю пересохшие губы, приспускаю ткань белья и медленно беру в ладонь окаменевший орган. Холодные руки будто коснулись твердой лавы — так горячо было держать его член в руках.

— Я прошу лишь спасти моего брата. Я на все готова, Рустам. Ты ведь этого хотел — подчинения беспрекословного, чтобы на коленях… да? Ты все можешь, и я… молю тебя.

Не оставляя себе времени на раздумья, я открываю рот.

И с плотно закрытыми глазами подаюсь вперед, смыкая губы на каменном возбуждении. На большом и твердом члене.

Сверху тотчас раздался то ли хрип, то ли стон.

И Рустам на секунду подался вперед, даруя надежду на то, что все можно исправить. И будто бы обо всем можно попросить.

А затем возбужденный дьявол резко хватает меня за волосы и силой поднимает с колен. Едва пощечину мне не влепляет — такая ярость написана в его глазах.

Я с опозданием закашлялась, и в глазах образовались слезы.

— На все готова, говоришь? Завтра к моим врагам член сосать пойдешь? М?!

Рустам взбешен. Его каменный член упирается мне в живот, пугая и лишая самообладания. Мужчина возбужден и не удовлетворен, но еще больше он зол. Это адская смесь и опасная.

Но я не понимала, что я сделала не так.

Отпустив меня, Рустам яростно начал справляться со штанами. Затем с ремнем. И, смерив меня уничтожающим взглядом, сказал:

— Я бы хотел от тебя раскрепощенности по любви. А не для продажи. Да и без опыта ставки не предлагай, все равно откажут.

После его слов хотелось сгореть дотла.

Или хотя бы помыться, чтобы смыть с себя грязь его слов и произошедшего.

— Ненавижу, — хриплю я, облизывая губы, — пошел ты к черту, Басманов!

— Я вижу, ты не смирилась, — голос его звучит жестко, — так что советую Басмановым не переходить дорогу. В органы дорога тоже заказана. Побереги себя, Полина. И живи дальше.

«И живи дальше…».

Дьявол. Дьявол во плоти.

— Иди к черту! — закричала я.

С остервенением вытерев губы, я уперлась руками в мужскую грудь в попытке сдвинуть железо. Чудом мне удается вывернуться из его лап, и тогда я сбегаю из коридора. Под его чертыхания злые сбегаю, лишь бы не видеть его надменно-жалостливое выражение лица.

Лишь бы подальше…

Бог войны! Дьявол!

А на кухне я хватаю тарелку. Одну за другой. Одну за другой я бросаю в Басманова, который последовал за мной подобно хищнику за жертвой.

Но он явно не ожидал.

Не ожидал, что я безумна.

Впрочем, как и он. Казалось бы… мы ведь друг друга стоим.

Но теперь между нами стоит смерть. И множество осколков. Какая по счету посуда летит в Басманова?

Пятая тарелка, шестая. Я кричу, угрожаю и не позволяю Басманову приблизиться к себе. После того, как я стояла перед ним на коленях, не позволю больше… никогда.

— Твою мать! Ты чего творишь?!

Плевать, который час ночи.

Плевать на соседей.

В моих глазах не слезы, а кровь. Не мольба к дьяволу, а бешенство. Ненависть.

Смахиваю волосы со вспотевшего лба и кидаю очередную тарелку, не глядя. Та звонко разбивается на осколки всего в нескольких сантиметрах от Басманова.

Так тебе!..

— Иди прочь! Проваливай, дьявол! Проваливай!

— Дура! — рычит в ответ, — бешеная, ненормальная!

— Зато ты не бешеный… — летит еще одна тарелка, осколки которой на этот раз задевают Басманова.

А через мгновение я распахиваю глаза в изумлении: смерив меня горящим взглядом, Басманов отступает. Отступает!

И уходит. Рустам покидает квартиру.

А еще через минуту я нахожу его в окне. Дьявол садится в машину и срывается с места — с визгом, стирая шины срывается.

И охраны, приставленной ко мне, больше нет. Взвинченной рукой Рустам дал им знак, и они тотчас же покинули наш двор. Я свободна…

Будто я действительно свободна… правда?

— Прочь, — выдавливаю я на последнем издыхании.

И, опустившись на колени, заливаюсь горькими слезами.

Все кончено.

Я в его глазах прочитала, что все кончено.

Глава 29

На утро я обнаруживаю себя на том же месте и в том же положении — на коленях. За ночь эмоции истощились, найдя выход в разбитых тарелках, и теперь на кухонный пол было страшно смотреть.

События ночи всплывают в голове, порождая адскую боль.

Я вспоминаю все.

И как опустилась перед ним на колени — перед самым жестоким мужчиной на колени опустилась! И как ему было все равно.

Между войной и моим счастьем он выбрал войну. Как истинный солдат. Как бог войны.

Как беспощадный зверь, проще говоря.

Погруженная в воспоминания ночи, я поднимаюсь на ноги, напрочь забывая об осколках. А при первом шаге — вспоминаю. И тут же вскрикиваю, прижимая к себе раненую стопу.

— Ой… — застонала я.

Обильно промываю ногу в ванной, а после понимаю, что я даже дверь не заперла после ухода дьявола.

Заходи и бери, что хочешь.

Ведь уже все равно. Ведь уже все кончено.

Ненавижу!