Девочка по имени Зверёк

– Например, – Марк глубокомысленно свел брови и учительно поджал губы, – что уж ходить далеко – Септимия! На Септимии я для начала остановил восторженный взгляд, затем, когда она заметила это, отвел глаза в сторону, сделав вид, что застигнут врасплох: я, мол, хотел скрыть свой восторг перед ней. И уж больше я в ее сторону не смотрел открыто, а бросал взор украдкой, но – точно тогда, когда она могла это заметить! До трех раз я «крал» ее взгляд, затем перестал вовсе на нее смотреть, но старался выглядеть как можно более понуро. Тогда-то она и подсела ко мне на ложе.

– И?..

– И спросила что-то о греческой поэзии, в которой она сама, кстати, недурно разбирается! Дальше следовало вести разговор в нужном мне русле, а именно – что только такая просвещенная женщина, как Септимия, способна по достоинству оценить и греческую поэзию, и мое творчество.

– И у нее нет недостатков?

– Как же! Она болтлива как сорока – так я заявил, что нет большего удовольствия, чем слушать сам драгоценный звук ее голоса, о чем и как бы долго она ни говорила. Результат – она примолкла, строго отмеряя с той минуты скупые порции своего «сокровища» для моих ушей.

– Она не глупа.

– Не глупа, что приятно, но лукава! А это хотя и неприятное, но естественное женское свойство.

– А как же комплименты ее прелестям?

– Только не в этот момент! Вначале она должна была удостовериться, что я точно питаю к ней нешуточный интерес. Она радостно вступает в беседу, и тут – о, Венера! – выясняется, что у столь тонко чувствующего юноши (а скажи-ка, мой дорогой, эта репутация даром ли мне досталась?!) она – сама Септимия! – не вызывает интереса как женщина. Не то чтобы совсем не вызывает, но… – Марк как бы виновато сморщил нос, – интерес этот пока чисто литературный.

– Вот тут-то ты, конечно, и предоставляешь действовать ей самой!

– Правильно! И это – самое интересное: когда женщины понимают, что их чары на тебя не действуют. Пока не действуют… Ну, вот-вот подействуют… И сколь они бесподобно однообразны в единой для всех цели – очаровать противника, столь же очаровательно, восхитительно, упоительно разнообразны в своей тактике – достичь желаемого: покорить любой ценой! Женщина еще не знает, зачем ей это нужно, но страстно желает победы! Тут уже не важно, красив ты или нет, низок ростом или высок, белокож и навит или загорел и стрижен, как солдат. Ты – «враг», который должен быть повержен до восхода утренней зари! Прелестница и не осознает, что сама, по собственной воле, но совершенно бездумно, увлекается этой целью. Все идет в дело: трепетанье ресниц, нежное касание легких пальчиков (ах, какое неожиданное прикосновение – мы вместе краснеем!), очаровательный наклон головки («Ах, мои локоны касаются его лица совершенно случайно!»). Немного вина – и красавица смелеет… И тут не ошибись: не дай ей достичь желаемого слишком быстро, когда она еще не зажглась достаточно. Если она обнаружит, что ты слабый «противник», то мигом потеряет к тебе интерес. Но и не тяни слишком долго: женщина не умеет ждать – она закапризничает или испугается, что окружающие заметят твою холодность к ней.

– А дальше?

– Что ж дальше?

– Не томи, поэт!

– Яснее ясного: когда потрачено столько энергии и испробовано столько способов, чтобы соблазнить такого юнца, как ты…

– …или как ты!

– Ладно-ладно, или как я, отступать поздно. Да как правило, они и не хотят. И уж теперь твой черед – здесь-то и будут уместны всевозможные поэтические речи, смелые рукопожатия, а может быть, и нечаянный поцелуй. По обстоятельствам. И ко всему – разливаться соловьем и не жалеть слов!

– Вот тут мне за тобой не угнаться! Твоя речь так хороша…

– К слову, – с притворным негодованием перебил Марк, – замечу тебе, мой друг, напоследок: я ведь умею… не только хорошо говорить – женщины знают за мной, скажем так, и иные таланты!

Валерий расхохотался:

– Настоящая стратегия! А рассказываешь ты об этом, как полководец об удачных боях и славных победах. Признайся, много их у тебя, таких побед?

Марк перевел разговор в серьезное русло:

– Считай, что я лишь компенсирую такими «баталиями» и «победами» жестокость моей судьбы: ведь я, тебе известно, не могу быть солдатом!

На самом деле, и о «победах»-то этих Марку говорить было тягостно. Да, ему нравилась такая игра с женщинами. Да, он действительно состязался с ними, будто с неприятелем. И как правило, ему удавалось увлечь, очаровать женщину, добиться желанного огня в ее глазах и… все прочее. Но – о боги! – гораздо чаще именно в то мгновение, когда его «противница» уже складывала (и с охотой!) свое оружие и ждала (с нетерпением!) его активных действий, Марку становилось невыразимо скучно, он начинал колебаться. Будто за последней чертой, за финальной сценой столь упоительного спектакля маячило нечто неприятное, неопределенно-угрожающее, грозящее ему разрушением. И он частенько отступал, вуалируя свое «отступление» со всевозможным тщанием, чтобы «противница» не обиделась и не заподозрила его слабости.