Девочка по имени Зверёк

– Отвернись же!

Юлия, будто опомнившись, стремительно повернулась к окну. Марк заметил, что у нее вдруг зарозовели уши.

Пояс был в полной сохранности: не пропало ни динария. Это очень порадовало Марка. Он обрадовался не деньгам, а тому, что эта женщина оказалась еще и честной. Одеваясь, Марк решил как-нибудь поделикатнее расспросить ее о том, что здесь происходило ночью.

– Э-э… м-м… я, верно, сильно побеспокоил тебя, ввалившись незваным гостем? А может, и напугал?

Юлия, послушно не оборачиваясь, отрицательно помотала головой.

– Спасибо, что не выгнала.

Она тихо ответила, с осторожностью произнося слово за словом:

– Вы были так… слабы, господин. И мне было жаль… оставить Вас без крова. Ведь ночи уже холодные.

– Да-да, ночи уже очень холодны! Мне было тепло здесь… – Марк тоже продвигался вперед с предосторожностью. – Я занял твою постель? (Кивок.) А где же спала ты сама?

Уши Юлии стали пунцовыми.

– Я? Ну, я… Вы, наверное, плохо помните…

«Я почти ничего не помню! Скорее всего, она и не уходила. Но не признаваться же в том, что я все забыл!»

– Я слишком устал накануне и помню не все.

– Я была здесь же… – Она, не оборачиваясь, махнула рукой в сторону постели и тут же добавила, будто стремясь что-то объяснить: – Вы так продрогли!

– Угу. Здесь же. Хорошо. – Марк уже набросил на плечи тогу и начал расправлять ее складки, что требовало внимания – и не сразу осознал ее слова. – Ну да, я продрог. Кстати, можешь повернуться, я уже готов, – и тут же осекся, встретившись с ее непонятно-приветливым взглядом. – Ты хочешь сказать, что согревала меня этой ночью? Я сам попросил тебя об этом?!

Когда Юлия обернулась, у нее полыхали не только уши, но и щеки, и даже шея. Марк успел отметить, что румянец не портит ее. И еще отметил, что теперь с интересом ее разглядывает и оценивает. Она поймала его взгляд и мягко улыбнулась:

– Вы не просили меня. Но так замерзли и от слабости все никак не могли раздеться, и я решила…

Повисло молчание.

«Боги! Она старше меня лет на десять! – пробовал усовеститься Марк. – Но, право слово, недурна. Весьма. И чистоплотна!»

– Если я обидел тебя, – снова начал он осторожно, не будучи вполне уверен в том, что произошло между ними, – я готов компенсировать…

Она не дала ему договорить, а прозвучавшие слова больше не оставляли сомнений:

– О нет! Какая обида! Ведь я сама… Мне было так одиноко, и я молилась Юноне Свахе, чтобы она послала мне утешение, и тут – Вы! Нет, господин, Вы не обидели меня… – Улыбка опять озарила ее лицо, и Юлия потупилась, тихо закончив: – Мне было очень хорошо… с Вами.

– Можешь звать меня просто Марк, – оторопело пробормотал он, не находя больше, что сказать.

– Хорошо. – Юлия отвечала просто, не жеманясь, и он проникался к ней все большим расположением и симпатией.

Все же пора было уходить, зачем напрасно обнадеживать женщину? Впрочем, может, это ее ремесло – ночной приют и… все такое? Эта мысль показалась Марку непривлекательной. И он почти строго произнес:

– Я оставлю тебе денег – за ночлег и… прочее.

– Нет-нет! Я не возьму!

– Отчего? Ты же должна получить свой заработок.

Юлия зарделась вновь, теперь, похоже, от досады.

– Я пеку хлеб, мой заработок – в хлебе!

Это доставило удовольствие Марку, его губы неконтролируемо расползлись в улыбке, а чтобы она не подумала, будто он рад сэкономить, поспешил настоять:

– Ну, все равно возьми, хотя бы просто за кров… – И заметив, что Юлия снова собирается возражать, требовательно прибавил: – Только за кров.

Она взяла серебро из рук Марка, нежно придержав его ладонь в своей, и взглянула ему в лицо с ласковым ожиданием – сверху вниз: она оказалась, ко всему прочему, несколько выше его ростом. Ему вдруг захотелось потереться носом о ее пахнувшую булкой щеку, но он, конечно, сдержался.

– Может быть, ты когда-нибудь сможешь прийти еще? – мучительно краснея, спросила Юлия.

– Если Юнона будет расположена к нам, – пошутил Марк.

– Я буду еще молиться и схожу с жертвой в ее храм!

– Тогда я – в здешнюю таверну. Чтобы тебе вновь пришлось чистить мою тогу.

– И согревать тебя… – прошептала Юлия, – Марк, я нисколько не…

– Прощай и – спасибо, – прервал он ее и вышел.

Настроение было на удивление хорошим. Давно Марк не испытывал в душе такого радостного подъема и бурляще-свежих чувств. Он зашагал по залитой утренним солнцем улочке, теперь уже не казавшейся ему столь убогой, как ночью. Даже эти невзрачные тесные домишки, кособоко ютившиеся справа и слева, не удручали своим видом. А попадавшиеся навстречу люди сплошь казались прекрасными.