Воздушная волна от разорвавшегося снаряда ударила сквозь пролом стены. Павлов почувствовал, как придавило ему грудь и при этом отбросило его, ударило о стенку. Рядом упал пулеметчик. Солдат с автоматом, облокотившийся о подоконник, медленно сполз на пол, уронив оружие. Дым пополам с противным запахом взрывчатки наполнил подвал. Павлов чувствовал, что надо глубоко вдохнуть воздух, иначе можно потерять сознание – уж слишком сильно ударило его волной. Он раскрыл рот и тут же закашлялся. Воздух подвала был густым, пыльным и вонючим. Вдыхать его было трудно.
«Что это? – подумал Павлов. – Стена была серой, а стала как будто красной?»
Мысли путались в голове, мешались. Медленно доходило до сознания, что в подвал попали осколки снаряда. Это они сбили серую штукатурку стены и обнажили красные кирпичи. И пол весь в мягком песке и пыли.
Вот бы сползти на пол, положить руку под голову и уснуть… Хорошо! Все тело просило об этом.
Павлов сжал кулаки, оттолкнулся ими от пола, встал, подошел к пулемету, прислонился к рамке прицела. Сначала в глазах прыгали и кувыркались вертлявые золотистые мушки.
«Это от удара, – подумал Павлов. – Сейчас пройдет».
Он на секунду закрыл глаза, а когда снова прильнул к прицелу, увидел фашистов. Они шли с автоматами на животах, шли медленно, уверенные в том, что на этот раз возьмут дом, стоящий как утес среди моря, – дом, на который смотрит весь мир. Впереди шел фашистский автоматчик с закатанными до локтей рукавами.
Павлов целился не торопясь. Он нажал спуск и стрелял, стрелял до тех пор, пока и эта атака не была отбита.
Отчаявшись взять дом на Пензенской атакой с земли, гитлеровцы попытались разбомбить его с воздуха. Днем сделать это мешали наши зенитчики. Тогда фашисты решили разбомбить этот дом под покровом ночи. Чтобы указать цель своим самолетам, гитлеровцы, засевшие против дома на Пензенской, стали пускать в сторону этого дома зеленые ракеты. Павлов не спал. Услышав гул тяжелых бомбардировщиков врага, он насторожился. Ближе, еще ближе… Сейчас они будут над самым домом. Что ж, достаточно одной бомбы, чтобы «прошить» – проткнуть, как иголкой, все четыре разрушенных этажа и уничтожить всех, кто в подвале.
Завидев первую зеленую ракету, Павлов немедленно выхватил ракетницу, похожую на большой пистолет, и выстрелил такой же зеленой ракетой в сторону домов, где засели фашисты… Еще и еще одну ракету выпустил он вслед за первой.
Самолеты врага рокотали над головой. А вот и визг падающей, разрезающей воздух бомбы. Невольно голова Пав лова вдавилась в плечи. Секунда… нет, доля секунды… Грохот. Снова удар воздушной волны, точно кто-то невидимый подхватил и отшвырнул Павлова изо всех сил. Опять – взрыв! Снова – взрыв! Сыпалась кирпичная пыль, на полу повернулся во сне солдат, но охнуло уже где-то подальше, еще и еще дальше…
Помогли-таки зеленые ракеты Павлова! Не ошибся и вражеский летчик. Он бомбил точно по цели, которую Павлов указал ему. В ту ночь фашисты бомбили своих. А на рассвете наше командование, как обычно, услышало позывные павловской рации:
«Я – „Маяк“! Я – „Маяк“! Я – „Маяк“!»
Нет, не уничтожили фашисты Павлова и его солдат! Они оставались в живых и продолжали оборону четырехэтажного дома на Пензенской.
Зато фашисты в ту ночь недосчитались многих своих солдат и офицеров.
Пятьдесят восемь дней и ночей гвардии сержант Яков Федотович Павлов и небольшая горсточка солдат удерживали в своих руках дом, хотя фашисты были от него всего в нескольких шагах. А незабываемым зимним утром, когда замолчали наши пушки и стало вдруг как-то особенно тихо, фашисты услышали возглас, который приводил их в трепет и смятение:
– За Родину! Вперед!
Наша армия, замкнувшая кольцо вокруг Сталинграда, перешла в решительное наступление. Вместе с нашими войсками вышли на бой солдаты полковника Кубанова и гарнизон дома на Пензенской улице – дома Павлова.
В Сталинграде шел бой – последний, решительный. В этом бою погиб смертью храбрых полковник Кубанов и тяжело был ранен сержант Яков Павлов. Не довелось Кубанову пойти со Светланой в игрушечный магазин, купить ей елочные украшения…
Фашисты сопротивлялись недолго. Кольцо наших войск сжималось все туже и туже. Бежать? И бежать фашистам было некуда. Тогда они стали бросать к своим ногам автоматы и пистолеты, сдавать нашим пушки и минометы, поднимая вверх руки:
– Сдаемся! Гитлер капут!
Вышла из полутемной землянки и Света. Поднявшись на последнюю ступеньку, которая вела из командного пункта, она зажмурилась и ладонью закрыла глаза. Яркое солнце ослепило Свету, проведшую почти два месяца в полутемном подвале.
Свыкшись со светом, девочка приоткрыла глаза, защитив их сверху рукой, как козырьком. По площади, там, где ползла Светина мама, теперь вели унылую колонну пленных фашистов. Лица их были землисто-серыми, одежда висела лохмотьями.
Когда по этой площади ползла Светина мама, прикрывая ее своим телом, здесь было сумрачно и туманно; теперь же – светло, солнечно, а воздух прозрачен и чист.