– Я пошла в ванную принять душ, – прощебетала она, закрыв за собой дверь. Пока она готовилась, Мамука, раздевшийся, возбужденный от страстного желания, накрывшись покрывалом, ждал в ее кровати. Только в трусиках и бюстгальтере, прячущем слишком рано увядшую грудь, она юркнула к Мамуке, который, как пиявка, впился в ее молочно-белое тело, дрожа от радости, что снова владеет ею. Ощутив прохладу и гладкость ее кожи, приклеившейся к его разгоряченным чреслам, ему показалось, что она сделана из шелка. Не имея желания, но стремясь удовлетворить Мамуку, Ивана делала все, чтобы это поскорее закончилось. А он, наоборот, старался, чтобы акт длился как можно дольше, рассчитывая таким образом показаться настоящим мужчиной и достойным конкуренции доктору Петершону. Как только он чувствовал, что приближается к оргазму, то вынимал свой маленький толстый член и пытался пальцем отыскать клитор Иваны.
– Я не хочу! Мне это не нравится, – сопротивлялась Ивана, взбираясь на него. Перед глазами Мамуки недолго раскачивались две высохшие груди Иваны, крупные и вытянутые, похожие на полусдувшиеся воздушные шары, оставшиеся на какой-то стене после давно прошедшего праздника. Опытными движениями она приводила действие к логическому завершению и, шлепая ногами по холодному полу, пропадала в ванной. Голый, покрытый черной порослью маленький грузин оставался один на снежной белизне смятой постели, разочарованный в себе и недовольный тем, что снова все так быстро кончилось.
– Мамука, ты можешь одолжить мне тысячу крон?
– Откуда у меня? – хватался за голову Мамука.
Волосы вставали дыбом у него на голове, он судорожно метался, как мышь в мышеловке, зная наперед, что диалог закончится его капитуляцией. Мамука не хотел давать деньги, потому что знал, на что они будут потрачены.
– Поверь, у меня нет денег, – продолжал он плакаться, пытаясь объяснить ей свою ситуацию. – У меня стипендия – семь тысяч крон, супер, если заработаю еще пять. Когда дам тебе три тысячи за разрешение, заплачу за квартиру, проездной, телефон и электричество, отправлю что-то матери и сестре, у меня даже на еду не остается.
– Есть у тебя. Я хорошо тебя знаю. Ты просто жадина. Как мышонок заталкиваешь все в норку, пряча и от самого себя. Ладно, не надо. Попрошу у Магнуса, он мне точно даст.
Это была та самая капля, которая всегда перетягивала чашу весов в ее сторону.
У Мамуки мгновенно останавливался взгляд, он беспомощно и неохотно брал кошелек и молча протягивал гладкую шуршащую купюру любимой женщине.
– Видишь, у тебя есть. – Она радостно целовала его и клала деньги в ящик под навесным шкафчиком.
Частые упоминания имени Магнуса Петершона в их общих разговорах и нескрываемая симпатия Иваны к нему, как и его регулярные визиты, доводили Мамуку до сумасшествия.
Однажды буквально перед перерывом на обед в ординаторской доктора Петершона зазвонил телефон. Дрожащим от возбуждения голосом, едва сдерживая гнев и ревность, Мамука ледяным тоном обратился к доктору:
– Магнус, мы могли бы сегодня где-нибудь встретиться?
– К чему такая спешка?
– Это важно.
– Что это такое важное? – Доктор делал вид, что не понимает, чего от него хотят.
– Надо поговорить. Обо всем расскажу вам при встрече.
– Ладно. После пяти в кафе на железнодорожном вокзале.
Доктор Петершон сразу догадался, о чем пойдет речь. Ровно в пять, переходя по пешеходному переходу улицу, он заметил Мамуку, нервно вышагивающего перед входом в зал железнодорожного вокзала.
– Привет, друг! – Магнус похлопал его по плечу.
– Мы не можем быть друзьями, – зло отрезал ему Мамука.
– С каких это пор? – самоуверенно и одновременно снисходительно спросил Магнус, глядя ему прямо в глаза.
– С сегодняшнего дня.
– Давай-ка присядем за стол и поговорим.
Заняв место в углу кафе, друг напротив друга, они заказали два эспрессо по-американски. Магнус заметил серьезность и решительность на каменном лице юноши, и ситуация показалась ему несколько комичной, но он взял себя в руки.
– Итак, о чем бы ты хотел со мной поговорить?
Мамука глотнул кофе, откашлялся, устремив взгляд в отполированную поверхность стола, будто разговаривает с ним, а не со своим собеседником, тихим голосом, растягивая слова на слоги, выложил свою позицию, которая была ясна как день:
– Это так продолжаться больше не может.
– Что «это»?
– Это, между вами и Иваной.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я ее люблю!
– И я ее люблю!
– Но я – ее муж, – выдал Мамука свой самый сильный аргумент.
Доктор на мгновение смутился, о себе он такого сказать не мог, а то что он – любовник, было унизительным и для него, и для Иваны. Он быстро нашел контраргумент – спасительную соломинку, которая вернула его в равноправное положение:
– Но я с ней с тех пор, когда ты еще и не знал о ее существовании. Помимо всего прочего, если уж хочешь знать, это именно я убедил ее помочь тебе и этим браком обеспечить возможность получения разрешения на пребывание и трудоустройство в Швеции. Честно говоря, ты мне нравишься как личность.