Девочка и мертвецы

 — Дашка! — закричали в каком-то доме в Толстой-сити. — Включи радио, тут ведущий фигню порет!

 — Что за фигня?

 — А ты включи и убедись!

 — Петрович, ты только послушай: что несет, оголтелый!

 — Совсем рехнулся на своем тепленьком месте.

 — Однако ж впервые такое наблюдаю: радиоведущий в прямом эфире рехнулся. Клава Огородникова, что вы скажете по этому поводу?

 — К’оля всегда отличался нестабильной психикой, и это не первая его истерика на радио; сейчас, однако, она носит ярко выраженный характер.

 — Но то, что он говорит: правда ли это?

 — Сударь, о чем вы? Какая правда? Мешанина из текстов разных недофилософов. К’оля слаб духом и не способен принять правила игры, принятые в здоровом человеческом обществе.

 — Вы считаете, что он сошел с ума?

 — Я считаю, что директор радио “Снежная поляна” принимает на работу дилетантов, и К’оля — один из них, самое худшее проявление дилетантизма в нашем радиопространстве.

 — А какое радио вы посоветуете нашим слушателям?

 — Вот, пожалста, радио “Петро FM” — прекрасная русская станция, новейшие мелодии, дружелюбные радиоведущие с ярко выраженной харизмой; радио молодое, ему всего два месяца, но оно уже успело зарекомендовать себя с самой лучшей стороны.

 — Возвращаясь к К’олиному выступлению... Вы считаете, его уволят?

 — Я думаю, это не вызывает сомнений. Даже непрофессионалы из “Снежной поляны” должны понять, что это выступление — последний гвоздь в крышку К’олиного гроба.

 Судорожный повернул ручку громкости: радио замолчало.

 Катя сложила ладошки ковшиком и прижала к груди:

 — Как же им всем больно, — прошептала она. — Как я хочу, чтоб…

 — Да не больно никому! — закричал Рыбнев и с силой пнул дорожный камень. — Не больно, плевать всем. А те, кто притворяется, что им не плевать, мне особенно отвратительны!

 — Зря вы так, — сказал Марик. — Кате не плевать.

 Рыбнев захохотал.

Глава шестая

 Некромасса взяла город Некрасов в дурно пахнущее, масляно поблескивающее кольцо. В воздухе кружили геликоптеры: военные пытались эвакуировать горожан по воздуху, но техники не хватало. Кроме того, некромасса успела уже схватить два геликоптера своими огромадными щупальцами и проглотила их со всем внутренним содержимым.

 Марик помог Кате слезть с лошади, подвел к краю холма, откуда открывался прекрасный вид на город и некромассу. Судорожный стоял тут же и судорожно крестился.

 — Что-то я передумал с этим общаться и сливаться, — прошептал он, отступая. — Как-то оно не по-христиански: надо всё тщательно обдумать.

 Рыбнев удержал его за плечо, покачал головой:

 — Трусость не к лицу такому замечательному изготовителю хаша, как ты, Сергей.

 Судорожный глубоко вздохнул:

 — Ты прав, уважаемый. Не знаю, что на меня вдруг нашло…

 Катя сказала, глядя на тварь:

 — Ему так больно и одиноко. Оно так хочет объединиться со всеми: с друзьями, знакомыми и родственниками, которые живы. — Катя повернулась к Рыбневу. — Оно повернуло к Некрасову, потому что какая-то мертвая девочка попросила повидаться с младшей сестричкой, которая живет тут.

 — Бред, — заявил Рыбнев. — И что ты предлагаешь? Пожалеть тварь?

 — Это для вас так сложно? — удивилась Катя.

 Рыбнев хохотнул, подошел к девушке:

 — Слушай, сопля: я пришел сюда, чтоб поболтать с твоим опекуном. Остальное меня не интересует.

 — Вы внутри очень хороший человек, — сказала Катя. — Не знаю, зачем вы говорите такие ужасные вещи.

 — Откуда ты знаешь, какой я внутри?

 — Я чувствую, — сказала Катя. — Я слышу, нюхаю, вижу и… чувствую. Чувствую вас. Вашу боль. Вашу пустоту.

 — Чувствует она! — презрительно бросил Рыбнев. — Не смеши меня, сопля.

 Катя улыбнулась: немного глупо, но искренне и открыто. Рыбнев вовремя засек вялое шевеление в собственной душе и раздавил его грязными сапогами гордости.

 — Что будем делать, уважаемый? — спросил Судорожный.

 Прежде чем ответить, Рыбнев бросил взгляд на Марика: мертвый мальчишка смотрел на него с яростью. “Ну чего смотришь? — печально подумал Рыбнев. — Девка твоя не машинистка, использовать ее мне ни к чему. Ты лучше о себе побеспокойся: не переношу мертвяков, а в плохом настроении могу невзначай отстрелить голову”.

 — Стоять! Кто такие, откуда?

 С востока к ним приблизился патруль. Рыбнев с удивлением узнал форму ФСД. Марик поспешно натянул на голову кепку, подоткнул рваные уши под материю, спрятал в шарф острый подбородок, покрытый россыпью гниющих ранок.

 — А ну руки вверх! Р-руки!

Патруль заметно нервничал.

 — Успокойтесь, ребята: гражданские мы, оружия при себе не имеем.

 — Если вы гражданские, почему шли к некромассе, а не от нее? — с подозрением спросил Пехоткин. — Какое-то несоответствие.

 — Чего ты рассусоливаешь с ними, Пехоткин! Тащим в штаб: там разберутся, что это за “гражданские”.

 Их привели в полевой штаб. По штабу туда и обратно носились встревоженные люди в форме. Раздавались отрывистые приказы. Рыбнева и компанию минут на десять оставили совершенно без внимания.