Девочка и мертвецы

 — Люди, м-да, — сказал Рыбнев, заходя в дом. Быстро обыскал, нашел следы драки, пятна крови и брошенное ружье; обнаружил искаженные следы на подоконнике и дальше — в грязи. На подоконнике также наткнулся на странный металлический объект, похожий на миску с лампочками: зеленой, желтой и красной. Горела желтая. Рыбнев сунул объект за пазуху — на всякий случай. Порыскал еще немного, но ничего интересного не обнаружил. Наконец, решил для себя, что девчонка не врет и вернулся во двор. Судорожный хлопотал рядом с Катей, периодически всовывая ей в рот ложку холодного хаша.

 — Вот так, лапонька, вот так, родненькая. Ишь, отощала как! — Он достал фляжку. — На-ка вот, укропного соку отведай. Он для девичьего здоровья ох как полезен! — Катя приложилась к фляжке, отпила, охнула:

 — Вкусно-то как, дяденька! Спасибо вам большое!

 — Что ж, гражданин Судорожный, — сказал Рыбнев, прислонясь к стене, — придется мне с тобой оставшийся путь до некромассы проделать; других вариантов нет.

 — Придется-то придется, — согласился Судорожный. — Но как с ребятишками поступить? Надо бы их в Лермонтовку отвезти, а там в руки властей передать.

 — Девчонку-то ладно. — Рыбнев кивнул на Марика. — А мертвяка куда? Его пристрелят, как только увидят.

 — Я с вами пойду! — заявила Катя. Сложила ладошки ковшиком. — Умоляю, дяденьки, возьмите меня с собой!

 — Куда Катя, туда и я, — угрюмо сказал Марик.

 — Зачем тебе некромасса, глупая? — ласково спросил Рыбнев.

 — Успокоить ее хочу, пожалеть! — страстно сказала Катя. — Попробую уговорить, чтобы больше людей не ела!

 — Думаешь, получится? — усмехнулся Рыбнев и толкнул Судорожного в бок. — Смотри, мил человек, сольешься с некромассой, а девчонка тебя пожалеет. — Он покачал головой. — И откуда вы на мою голову свалились? Что ж, хозяин-барин, идемте с нами.

 — Я резко против, — заявил Судорожный, поднимаясь с полупустым ведром. — Не детская это прогулка.

 — Дык, они сами хотят.

 — Мало ли что хотят! — Судорожный упрямо потряс ведром. — Дети они, ничего в таких делах не смыслят!

 Катя встала на дрожащие ноги, схватила Судорожного за узкое запястье:

 — Мы смыслим, дяденька. Всё будет хорошо!

 Судорожный снял шляпу, промокнул тряпочкой вспотевший лоб. Умоляюще взглянул на Рыбнева: тот пожал плечами. Судорожный подошел к нему вплотную, прошептал:

 — Послушайте, уважаемый, это не дело: нам нужно спасти детей. Хотя бы девочку.

 — Хаш у вас вкусный, — сказал Рыбнев устало. — Вот бы ложечку.

 — О чем вы, черт возьми, толкуете?

 — Я хочу сказать, что мне всё равно: если дети хотят, пусть идут с нами.

 Судорожный закрыл глаза:

 — Помните, вы о пустоте говорили, которая у вас внутри…

 — Я ее уже не боюсь, — сказал Рыбнев и отпихнул Судорожного. — На сборы полчаса, — кинул он детям. — Берите всё самое необходимое: аптечку, спички и соль. Еда не нужна. — Он кивнул на лошадку, меланхолично жевавшую забор, — хаша полно. — Рыбнев взглянул на часы. — Время пошло. Ждать никого не будем.

 — Ах, — вздохнул Судорожный и вновь засуетился.— Ну тогда хоть потеплее надо девчоку одеть, продрогла вся, бедняжка…

Глава пятая

 Катю усадили на лошадь. Рыбнев шел в авангарде, Судорожный вел лошадь. Марик держал девушку за руку и подозрительно смотрел в спины взрослых.

 Катя вдруг запела:

 — Ох, березка-березка моя… — закашлялась и замолчала.

 Судорожный вытащил из ведра непромокаемый радиоприемник, включил.

 — …стало страшным известием, что некромасса внезапно повернула к Некрасову…

 — На восток надо взять, — сказал Судорожный, делая радио тише.

 — Скоро поворот на Некрасов, — сказал Рыбнев, хорошо изучивший карту местности.

 — Может, у девочки и впрямь получится остановить существо?

 — Не говори чепухи, уважаемый Судорожный.

 — Мертвые любят Катю и не трогают ее, — сказал Марик.

 — И ты ее не трогаешь? — уточнил Рыбнев, не поворачивая головы.

 — Я никого не трогаю, — сказал хлопец.

 — Я видел в доме следы драки, кровь. Не подскажешь, как умер Ионыч?

 Марик сжал губы.

 Катя прошептала:

 — Маричек, родной мой, неужели ты?..

 — Не слушай его! — воскликнул Марик.

 — А давайте еще радио послушаем! — бодро предложил Судорожный и повернул ручку громкости.

 — Вы не представляете, как оно всё меня задрало, — сказал радиоведущий К’оля. — Мы жрем мертвых, мертвые жрут нас и никакого просвета. Покажите мне хотя бы одного человека, что как лучик света в этой хмари. Покажите мне невинность, дружбу и любовь, и я поверю, что этот мир еще можно спасти. А может, они есть, невинность, дружба, любовь, да только я их не вижу и не замечаю? Как слепой брожу по краю пропасти и вижу только серые лица, искаженные страхом: они боятся ступить за край и поэтому стоят неподвижно, и только лица их движутся, текут, плавятся от внутренней боли…

 Судорожный вздохнул.

 Марик отвернулся.

 Рыбнев зло ухмыльнулся.

 Мертвячка Наташа, спешащая на юг в пустом вагоне из-под угля, заплакала.

 Бомж Егор Артемидыч постучал по радиоприемнику морщинистой ладонью:

 — Эй, а где твой коронный “перестрел”?

 Милиционер Лапкин прикрикнул на сына:

 — А ну выключи радио! Рано тебе такие вещи слушать!

 — Но папа!

 — Выключи, я сказал!