— По отношению к женщинам — да! — широко улыбнулась сестра той самой улыбкой, от которой мне всегда становился хорошо и спокойно. — У неё больше никого нет, Эндрю. Вставай, пора вернуться! Иначе будет поздно.
Распахнул глаза с ясной, четкой и однозначной мыслью: я встану! Чего бы мне это не стоило. И с этого дня стал впахиваться в работу над собой: тело, мозг — я восстанавливал всё.
От наркоты отказывался! Выздоровление шло через боль, адские муки и чертовы сомнения, атакующие меня каждый день всё яростней. Матерился крепко, когда не выходило, что задумал, но не сдавался… Видел цель и шел к ней с упрямством барана, каким бы извилистым и тернистым не оказался путь.
И цель одна — встать!
Чтобы прийти к ней…
Гордо, не сломленным, не ущербным. По другому не могу!
Только глядя глаза в глаза. Стоя! Не скрывая лица! И сказать, что чувствую, попрошу прощения без угроз и шантажа.
Попрошу дать мне шанс, пусть не быть вместе, так хотя бы быть в жизни ребёнка, раз она отвергла других, кого ей посылал в надежде, что Бориска поддастся девичьим порывам и постарается наладить жизнь без меня — с другим!
Да я даже был готов на такое. Глотать ревность, дохнуть в одиночестве, лишь бы она была счастлива!
Я был готов переступить через себя, уже переступил, но услышав от Ильи, что между ними только добрая дружба, надежда вспыхнула. Робкая, но обжигающая — не то чтобы на многое рассчитывал, хотя бы на прощение в перспективе. И не собирался больше опускать руки, ведь мне теперь есть за что бороться.
Сын!
Мой сын, если верить слухам, и его в скором времени должна была родить моя девочка!
Скоро — это контрольный срок! Дико хочу к этому времени вернуть себя. Пусть не внешне, но силой воли — жаждой жить и добиваться большего!
Я нужен себе, чтобы вернуть её! А она нужна, чтобы жил я! ТАК нужна, что только воспоминаниями дышу.
— Ты просто не представляешь, какой она стала, — Вадим так улыбнулся, что у меня руки зачесались подправить физиономию водителя, с некоторых пор ставшего мне чуть ли не сиделкой.
Не смел он с таким восхищением о моей девочке говорить! По крайней мере МНЕ! Я же ненормальный! Я же ревнивый до чёртиков. И от зависти, что он с ней общался, а я нет — вообще зверел!
— Не поверишь, она на работе теперь страшнее тебя, — хмыкнул Вадим. — Ладно, мы, свои, знаем, какая она на самом деле, а вот подрядчики, — поржал глухо, не врубаясь, как я одичал от вида его довольного лица, — они как видят её, бледнеют, краснеют, блеют как бараны. Короче, гордись ученицей, в этот раз ремонт к сроку успевают. Это уже второй объект! И без лишних вложений, — потешался, изумлялся, пока я трудился на тренажере дома, куда выписался пару недель назад.
— Лан, хватить зубоскалить, лучше скажи, какого хрена делает в клубе Кристина? — Я только недавно стал входить в курс дела. Теперь у меня были мониторы всех камер наблюдения и я мог спокойно видеть, что и где происходило с трансляцией онлайн.
— Так Бориска на ней настояла, хотя мы пытались объяснить. — проворчал Вадим, перестав лучиться.
— Опять не слушает советов? — переиначил я, с усилием через боль качая ноги на лежачем тренажёре.
— Как сказать, — замялся Вадим. — У неё какой-то свой подход. Они с Крис заключили перемирие. Между ними теперь деловое соглашение и общее дело! Они не хотят слить клубы! И готовы ради этого уживаться! И у них круто получается, босс. Как по мне — это главное.
— Ей универ нельзя сливать, — мрачно подметил я.
— Так не сливает. — опять ухмыльнулся Вадим. — Последняя сессия успешно сдана, — с гордостью отчитался за Митич, словно она его подопечная, и оправдала надежды.
— Значит, ей без меня так хорошо, что за ум взялась? — переиначил услышанное я.
— Андрей Данилович, — тихо возмутился водитель, — зачем вы так?! Я думал вы порадуетесь, что девчонки…
— Радуюсь, — отрезал резче, чем следовало бы, завершая упражнение.
— Ладно, Вадим, гони в клуб, спасибо за информацию, скоро и я в строй вернусь! — выпроводил подчинённого.
Я уже ходил. Хромал, но передвигался самостоятельно, благодаря бога, что в коме меня продержал пару месяцев, а не года.
Мышцы, конечно, ослабли, зато не атрофировались.
И пока самым страшным в моём облике было лицо.
Я успел сделать только одну операцию, а предстояло с десяток. Красавцем мне уже не быть, — хрен с ним, смирился, да и не особо переживал, — но был бы только за, если бы столь явное уродство от ожога свели к минимуму. Всё же бизнес у меня публичный.
И чем быстрее наведу красоту, тем быстрее смогу поговорить с Бориской, с таким рылом если только ночью, чтобы не испугать. Да и не в мужья напрашиваться — мне бы просто, поговорить.
С этой мыслью, греющей душу ещё неделю смотрел на Митич в экран огромного монитора, транслирующего основные зоны в клубах. Бессловесно жрал глазами ту, кого дико жаждал держать в объятиях. Ту, кого ненормально, до одержимости хотел, опять досадуя, что неугомонная плоть работала без сбоев. Реагировала несмотря на недуг других конечностей и уродство кожи.