— Мне кажется я предельно четко сказал, что видеть тебя больше не желаю. Или ты глупо решила, что у меня с головой проблема? Что раз я теперь покалеченный, то буду рад твоему вниманию?
— Нет, Ад, — побледнела Кристина. — Но я переживала.
Хотел её заткнуть, но тут в дверь робко постучали, и секундой погодя в палату заглянула Митич.
Бориска!
Своим появлением воздух из лёгких выбила.
Я забыл что собирался сказать Кристине, жадно обшаривая девчонку взглядом и не веря чуду.
За эти дни уверил себя, что она — сон!
Но это ОНА!!! У меня в палате!
И как-то изменилась. Улыбчивая, сочная, скользил взглядом по её заметно округлившейся фигурке, пока глаза не остановились на животе — и лишь секундой погодя понял, что не так!.
У Бориски живот!
Живот не жировой. Да, она немного поправилась: личиком, и формами. Но это живот беременной!
Она что?
Мозг просто взорвался.
Моё сердце так сильно колотилось в груди, что было даже больно. Отсчитывало удары редко, под стать коротким шажкам Митич, которыми подступала к койке, будто боялась переступить видимую только ей черту. И смотрела на меня мягко, нежно, с состраданием и жалостливостью.
Х*о мне стало!
Жутко разозлился!
Вот чего остро не желал — так её сочувствия и сострадания! Я не дворовый побитый пёс! Я АД! И я не тот, кому сочувствуют! Таким как я не сострадают!
— Привет, — тихо обронила, ещё сильнее во мне злость нагнетая. — Ты как?
— Лучше всех! — выплюнул недовольство. Покосился на одну, потом на другую: — Вы что сговорились? — рыкнул негодующе.
— Ты о чём?
— Какого чёрта вы у меня в палате? — озвучил претензию. Девчонки мялись, а во мне злость бурлила: — Тебе что нужно? — даже не сразу понял, что это я рявкнул на Бориску не своим голосом: хриплым, грубым, хлестким.
Митич побледнела, покраснела. Закусила губу, часто моргая. Перевела с меня на Кристину взгляд, словно у подруги искала поддержки. Но вторая тоже была в растерянности из-за моего внезапного гневного нападения.
— Пришла проведать, — пробормотала Бориска, всё же найдя что ответить.
— Проведала, — сурово отрезал я. — Жив. Ещё подвигаюсь, желательно без тебя, — дал понять, что ей тут не место. — На ХЕР! — кивнул на дверь, подкрепляя жест рыком, да так, что стены вздрогнули.
Аж тошно стало!
За себя и свой поступок!
Ох, и возненавидел я себя! И её, что посмела опять взорвать во мне это жгучее чувство собственной мерзости! Что я жив!! Мать его! ЖИВ! И теперь она меня, мать его, жалеет!
— Прости, — по-тихому благоразумно ретировалась Бориска.
— Ад, — молебно протянула с другой стороны Кристина, напоминая что она до сих пор здесь, хотя я точно под гипнозом взглядом таранил дверь за которой скрылась Митич, словно мог её спалить к чертям собачьим, чтобы этот проход ко мне оказался неприступен на века.
— Бл*, — скрежетнул зубами я, переводя злобный взгляд на бывшую. — Если ты собираешься давить на совесть и душить меня состраданием, тоже нахер пошла, — указал туда же и второй. — Что непонятного? — откровенно вышел из себя, от бессилия перед собственной участью. — МНЕ! НЕ! НУЖНЫ! БАБСКИЕ! СЛЁЗЫ! УМИЛЕНИЯ И ЖАЛОСТИ! Не хочу видеть сочувствие на ваших лицах! Нахер! — ещё категоричней ткнул на дверь. — И без вас тошно! — горячился, прекрасно понимая, что прогонял из своей жизни последних, кому, скорее всего, было не плевать, что со мной. — ВСЕ нахер из моей жизни! Мне лучше без вас! — очень надеялся, что меня услышат!
Этот крик души!
Мне было нужно! МНЕ это, с*а, было нужно!
Как вода!
Как воздух.
Одиночество! Тишина.
Кристина покидала палату в слезах. Выскочила так, что дверь за ней громыхнула. Не успел перевести дух и сообразить, на кой так грубо прогнал девчонок, как в палату ворвался ураган — Людмила Матвеевна. Одна из медсестёр отделения. Быстро порядок навела. Меня пожурила, вколола успокоительного и обезболивающего.
Наркота — хорошо. Забываешься, плывёшь.
Не знаю, сколько забывался в мире дурмана, но впервые со смерти сестры, мне приснилась Энджи пусть и в очередном наркотическом забытье.
— Эндрю, — склонилась ко мне, любовно погладив по шрамирование щеке, — что ты делаешь? — не жалела, нет! Сожалела и мягко укорила. — Так нельзя, братик! Пора проснуться! Сейчас!
— Нет, я не могу, — вяло возразил.
— Тогда ты прав, лучше умереть! Бориске нужен сильный мужчина.
— Не я.
— Наверное, потому что ты не достоин её, если вот так сдашься!
— Ты не понимаешь, — помотал головой. — Дело не в шрамах. Мне нет прощения, а просто так возвращаться не хочу.
— Ты ещё не попробовал, а уже опустил руки? — вскинула брови сестра. — Кто ты, и где мой брат? — она любила применять эту тупую шутку.
— Его нет… он…
— Не позорь меня! Я всегда! ВСЕГДА тебя защищала перед ней! Я всегда ей говорила, что ты самый достойный на свете мужчина! Ошибаться может каждый! И только умение встать с колен, признать свою вину и попытаться её загладить отличает одного дурака от другого?
— И что всегда виноваты мужики? — не дополнял я странного упрека.