Devil ex machina

Лучше бы она пострадала! Ведь она все устроила, почему не наказать ее? Почему должен пострадать Олег, ни в чем не виновный и даже не подозревавший, на что идет? Теперь он в реанимации, а Фаина – презирает себя за эгоизм и желание рискнуть. Даже хуже – она проигнорировала последствия, о которых Ян неоднократно предупреждал, а именно – уничтожение конкурентов, потому что никто из смертных не достоин касаться ее.

Проклятие! Бездействие Яна и его исчезновение притупили бдительность. Стоило наступить затишью, и хотелось верить, что так все и будет дальше, а прошедшее станет крупица за крупицей выветриваться из памяти, терять свою весомость и приобретать все более зыбкие границы, пока, наконец, не станет столь расплывчатым, что однажды ты спросишь себя: а было ли это на самом деле, или я убедил себя, что это было?

Ян хоть и отступал, но не позволял забыться надолго. Да, он пропал, но это еще ничего не значило – он все равно нанес удар в самый неожиданный момент. Он будто бы говорил Фаине: ты заигралась, приди в себя; это – не твоя реальность, я – твоя единственная реальность. И что-то звенело в ушах, не позволяя нормально думать. Несработавшие тормоза?..

Еще полчаса Фаина посидела в отделении реанимации, наблюдая, как на улице стемнело, а затем поднялась и вышла. Прости, что подставила, Олег. Надеюсь, ты выживешь, иначе я себе этого не прощу. Только я во всем виновата – чувствовала же, что так будет, но интуиции в этот раз решила не доверять. Старалась верить в лучшее, в свои силы противостоять злу. Неистребимая сила, которая всегда выигрывает, ибо воля человеческая слаба. Прости, Олег. Это не твоя битва, ты даже не знал о ней, а я использовала тебя в качестве щита. Омерзительно быть человеком. Так или иначе, а другим вредишь, даже если всю сознательную жизнь стараешься оградить себя от общества. Или общество от себя.

Фаина не плакала, лишь молча ненавидела себя за слабости и глупую попытку пожить, как все девушки – с мужским вниманием, флиртом, отношениями, свиданиями – всем тем, чего была практически лишена в течение юности, всем тем, что, как всегда казалось, создано не для нее. И без чего она вполне обходилась. Пока не появился Ян.

Из-за Фаины пострадали люди. Из-за Фаины или из-за того, что Ян выбрал ее своей целью? Избранной, как он сам предпочитает называть. Зачем брать на себя вину за чужие прихоти и последствия? За сердечный приступ Александра. За ДТП с Олегом. За проблемы со здоровьем у всех в блоке. За Милу, которая пыталась покончить с собой. Не будь Яна, ничего этого не было бы. Зачем он появился здесь? Откуда он взялся? Когда исчезнет навсегда? И если он действительно то, чем кажется, что могло заставить его посетить мир людей? И почему Фаине совсем не хочется, чтобы он исчез? Откуда это сильное притяжение, желание вновь и вновь возвращаться к нему, что бы он ни натворил с ее жизнью? Желание быть цикличной и все время приходить в исходную позицию, как катушка йо-йо.

Неужели она в него… неужели…

Час спустя Фаина выпивала на кухне, рукавом вытирая редкие слезы жалости к Олегу и отвращения к себе. Немного времени прошло (Фаина не успела опьянеть, а пила она кофейный ликер из пластикового стакана), как в гнетущей тишине вымершего блока услышала звук приехавшего на этаж лифта, а следом – твердые, уверенные шаги. Девушка подобралась и напружинилась, предчувствуя беду. Некуда было отступать, да и незачем. Шаги принадлежали тому, с кем она еще совсем недавно целовалась на этой кухне.

Опрокинув в себя последнюю порцию, она смяла стакан и в упор посмотрела на дверной проем, где пару мгновений спустя остановилась высокая мужская фигура в черном. Ян выглядел угрюмым и злым – на последней капле терпения, готовый взорваться от неосторожного слова или действия с ее стороны. Ну, чему быть, того не миновать. Он сам переступил черту.

У нее не было слов, чтобы заговорить с ним, поэтому она ждала, когда Ян закончит буравить ее тяжелым, ядовитым взглядом, и что-нибудь произнесет. Как и всегда, он восхитительно выглядел. Каждая деталь на своем месте. Глаза, волосы, кожа – налиты мощью и энергией, чуть ли не светятся от силы, заточенной в них. Изгибы тела и то, как сидит на нем одежда, не позволяли оторвать от него взора, затуманенного праведным гневом. Озлобленность придавала ему магнетизма – все его лучшие черты обнажались, выворачивались наизнанку, делали Яна оголенным проводом, а глаза – всполохами электрических искр.

– Как поживаешь, Фаина?

Никто за всю ее жизнь не разговаривал с нею в таких интонациях. Никто. Никогда. Ее затошнило, и сама кровь рябью пошла у нее под кожей, пузырилась, электризовалась.

– Ты еще смеешь спрашивать, – прохрипела она, исподлобья глядя на него.

– Конечно, смею. Я многое могу себе позволить в твоем отношении.

– Сгинь ты в преисподнюю.

– Чуть позже. А пока я не получил того, о чем был наш с тобой уговор, свою часть которого я исполнил, как ты заметила.

– Договор давно расторгнут. Лучше не приближайся.

– Ты больше не будешь указывать мне, что делать. Я буду приказывать тебе с этого момента.