Devil ex machina

Совпадение или нет, а после спонтанной покупки символа христианской веры Ян немного притих и вел себя так, словно между ними не случилось чего-то из ряда вон выходящего. И даже более того – словно Фаины вообще не существует. С одной стороны, закрадывались некоторые сомнения – а не причудилось ли снова – его визит, угрозы, увещевания относительно Александра и других мужчин? Но синяки на теле отметали все сомнения. Пришлось поверить, что Ян действительно приходил к ней и применял грубую силу. Он приревновал ее. Все это было на самом деле. И тем более странным становилось его нынешнее поведение. Словно очередная издевка в стиле «я усыплю твою бдительность, чтобы через время напасть снова».

«Мы писали, мы писали, наши пальчики устали, мы немножко отдохнем и опять писать пойдем».

Детская считалочка. Почему-то она перекликалась с ныне происходящим в ее жизни. Возникало ощущение дежавю. Нет, все это уже точно было с нею, шло по кругу, зациклилось. Потрясение, затем полный оборот, в течение которого она приходила в себя, закрывала глаза на случившееся или пыталась что-то выяснить, успокаивалась, надеясь на лучшее, и снова – потрясение. Петля, стянувшая шею до позвоночного хруста. Чтобы узнать, чьи руки накинули ее, нужно обернуться. Но этого не позволят сделать.

Ян вел себя спокойно и не трогал ее, и ночное происшествие, следы которого быстро сходили с тела, постепенно выветривалось из памяти. Вспоминать подробности не хотелось – это причиняло боль. Фаина испытывала потребность поговорить с Браль, но звонить ей не стала. Ситуация уже выходила из той системы, которой придерживалась Инесса Дмитриевна. Вместо того, чтобы впустую беспокоить психотерапевта, которая не видит полной картины и вряд ли уже поможет, девушка записала в блокнот выжимку из собственных размышлений.

«Он птица, которая сидит над тобой и клюет в те моменты, когда рана вот-вот затянется. Едва успеваешь забыть, как истекал кровью и гноем, какую боль перенес, и вот – снова сильный и точный удар разрывает края плоти, не позволяя коже стянуться в рубец. Опять все кровоточит, болит, опять тратится много сил, чтобы рана зажила, и все повторяется. Невыносимая мука. Что самое интересное, никогда не знаешь точно, в какой момент будет нанесен новый удар, не ожидаешь его – оттого он такой болезненный. Снова и снова давит на больное место. Он не хочет моей смерти, он хочет измучить меня, свести с ума от постоянных страданий. Он не позволит ране затянуться, будет ковыряться в ней ножом каждый раз, как у меня возникнет слабая надежда на исцеление. И после нового удара вновь затаится и будет ждать, со стороны наблюдая, насколько меня хватит. Не это ли происходит сейчас?»

Почти невесомая деревяшка на шее, символ чего-то малоприятного и очень далекого от мира Фаины, стал ее постоянным спутником. Она не снимала его даже ночью, хотя спать с крестиком было неудобно – на коже оставались вдавленные следы. Зато усталость и ломота в теле, с которыми девушка привыкла просыпаться, исчезли. Как и ночные судороги, когда вскакиваешь с бешено колотящимся сердцем и пытаешься рассмотреть в темноте кого-то, чье присутствие смутно ощущаешь, но никого не находишь. Улучшение самочувствия Фаина списывала на самовнушение, а игнорирование ее персоны пока казалось либо счастливым стечением обстоятельств, либо закономерностью – Ян выжидал подходящего момента, чтобы удар был непредсказуем.

Через несколько дней после похода в кино Фаине позвонил Александр. Он все еще был настроен решительно, и девушка дала ему шанс. Ни к чему не обязывающие встречи с ним помогали проветрить голову. А когда они перешли непосредственно к цели своих свиданий, угрозы Яна и вовсе забылись дурным сном. Руки простого смертного касались ее, но ничего ужасного не происходило ни с нею, ни с любовником. Значит, это были просто слова.