Девятьсот семнадцатый

— Нет, не все, — сказал вставая сосед Хомутова, солдат-пулеметчик Василий Пастухов. — Все это

правильно. Молодец Хомутов. Да и все мы ребята хорошие. Но позвольте-ка мне слово. Я, как, значит, член

партии большевиков, заявляю вам: все, что вы делать хотите — это наша большевистская программа.

— Знаем.

— Еще в армии слыхали.

— Постой, постой, пускай скажет.

— Говори, Пастухов!

— Вот что я сказать хочу… Нам, братцы, надо всем в партию записаться.

— А зачем?

— Чтобы сообща действовать. Эсеров на деревне табун. Гарнизованы, черти. А мы, как овцы без пастуха.

Партия наша большая, и войско за ней идет. Поддержка, значит, будет. Керенский все войну до победы, а там

министры-капиталисты и скажут — Кишкины да Бурышкины: всыпать им, скажут, чтобы не бунтовали. А если

вы, большевики, значит, так у нас комитет в городе. И скажет комитет керенщикам — стойте, гадины капитала,

да по рукам. И не выйдет у них. Вот, товарищи.

— Правильно, правильно, — горячо поддержал оратора Хомутов. — То есть золотые слова говорит.

— А как же это сделать? — спросил кавалерист.

— А давайте заявление, — предложил Пастухов. — Как бы рапорт напишем. Так, мол, и так. Желаем,

чтобы пролетарская и крестьянская власть была… как сбросившие повязки с глаз — и подпишем. Это я

составлю.

— А что будет потом?

— Да из города нам членские карточки большевиков дадут, и навещать нас будут и помогать.

— Слышь, буржуи гарнизованы, и мы давайте.

— Ну, что ж. Вреда не будет.

— Верно.

— Правильно, Васька. А у тебя карточка есть? — Покажь.

— Вот на, смотри.

“Пролетарии всех стран, соединяйтесь!” — прочел одноглазый солдат. — Это что же значит: “Всех

стран?”

— А это, кто работает, значит, и имеет мускулистые мозолистые руки и против капитала и помещиков. И

за мир и за землю крестьянам.

— Важно сказано: “Про-ле-та-рия!”

— Пока солдаты разглядывали партийный билет, сам Пастухов набрасывал на клочке бумаги огрызком

карандаша заявление.

— Вот и готово. Слушайте, товарищи, — крикнул он, и, когда шум стих, начал читать:

ЗАЯВЛЕНИЕ

В партийный комитет

Мы, как осознавшие коммунизм, то есть против буржуев и помещиков и прочих приспешников меньшевиков и

эсеров. Как мы желаем, чтобы земля принадлежала народу, и постоку поскоку, можно сказать, готовы грудью, как солдаты

емпиралисткого строю, поплатиться кровью и жизнями вдов и сирот. И как хотим мы слободной советской власти и против

войны, за диктатуру новой жизни рабочих и крестьян, просим принять нас в партию и просим помоги, поскоку землю

отбираем у помещиков, что подписью и приложением печати удостоверяется.

— А печати-то и нет, — сокрушенно сказал одноглазый солдат.

— В волости поставят. Подписывайся ребята, и пошли.

Все присутствующие расписались на листке. Набралось десять подписей и один крестик за

неграмотного.

— Может, еще кто подпишет?

— Очень слободно. Это я обделаю, — сказал Пастухов. — Завтра буду в городе, может, с собой кого

привезу из главных.

— Так, значит, дорогие товарищи, расскажите крестьянам о нашем постановлении, — уже тоном приказа

заявил Хомутов. — А как стада придут с поля, так и в набат.

*

Когда солдаты начали расходиться, Хомутов поймал за рукав Пастухова, отвел его в сторону и сказал:

— Слушай, друг. Просьбу к тебе имею.

— Говори, все для тебя.

— Будешь в городе, зайди в больницу… Там жена. Без меня заболела.

— Чем больна-то?

— Дурной болестью.

— Тоже жертва, друг, — сочувствую.

— Вот и скажи ей, — прошептал Хомутов, — скажи, мол, Тимоха приехал. Скажи, знает все и прощает,

мол. Поправляется пусть.

— Не беспокойся. Лучшим манером обделаю. Давай пять.

Пастухов крепко пожал ему руку.

Когда все солдаты ушли и в комнате остались лишь одни Хомутовы, Павел подошел к брату и сказал ему,

весело потирая свои здоровенные ладони:

— Не печалься, братан. Дела поправятся. А и кашу ж мы заварили! Любо-дорого. Наконец, настало

времячко. Да-а-а. Отольются волкам овечьи слезки. А с помещиком Панским посчитаюсь я. Своими руками три

шкуры сдеру.

Еще не померк в сиреневых тучах закат, еще не зажглись огни в избах, как над селом уныло и протяжно

загудел звоном набат.

У церковной площади, где помещались волостное правление и сельская церковь, сразу же загустело

крестьянским людом.

У наскоро сколоченной из нетесаных досок шаткой трибуны, похожей на маленькую каланчу, сбившись в

кучу, стояла вся солдатская часть населения. Лица солдат выражали напряжение, точно они готовились к бою.

За полчаса до того как ударить в набат Хомутов вместе с Пастуховым наведались к председателю

волостного комитета, старику Шибанову. Предложили ему встать на сторону солдат. Шибанов принялся

отговаривать их.

— Голубчики, что же это? Что вы делать думаете? Кому на пользу? Мы, как социалисты-революционеры,

не могим, потому, не на пользу. Бросьте. Пустая затея.

Но когда Пастухов вдруг резко заявил, что если Шибанов не хочет итти с ними, так, они и без него дело

сделают, то старик раскричался, засыпал матершинными словами.