— Только попробуйте — так вашу… Всех в тюрьму посажу. А хрестьянство за вами не пойдет —
большевистские шпионы проклятые!
Вот почему были пасмурны солдатские лица.
Гудящая, говорливая толпа все прибывала и прибывала. Скоро уже вся площадь у церкви из края в край
затопилась народом.
— Начнем, что ли? — спросил одноглазой солдат у Хомутова.
— Давайте начнем!
Но в это время по толпе прошло движение. На свободное от людей место к трибуне вышло десять
человек крестьян во главе со стариком Шибановым.
— Эсеры да кулаки с нами драться пришли, — шепнул Пастухов.
Степенный, в большой седой бороде, спадающей чуть не до пояса, старик Шибанов растолкал солдат и
смело взошел на трибуну.
— Надо бы не пустить… — шепнул кто-то из солдат. — Сейчас очки втирать начнет.
— Хитер, старый пес.
Шибанов с трибуны принялся делать руками знаки, призывая народ к молчанию, и когда шум стих,
Шибанов начал говорить.
— Господа крестьяне. Известно нам в волостном комитете, что смута в народе пошла. А сеют эту смуту
дезертиры, которые воевать за свободу не хочут и немцам продались.
— Врешь, старая собака, — крикнул Хомутов.
Но Шибанов, не обращая внимания на его выкрик, продолжал:
— Они, эти предатели-дезертиры, без нашего законного согласия ударили в колокола. Господа крестьяне,
а мы, как ваша власть, призываем разойтись по домам, и все.
Шибанов кончил говорить, но с трибуны не сходил.
Толпа молчала.
— Расходись, господа, — еще раз повторил Шибанов.
Ему в ответ из ближайших рядов послышалась звонкая речь:
— Чего расходиться-то. Разойтись всегда успеем. Ты вот скажи нам, зачем война.
— А затем, чтобы до победы. Чтобы слабоду отстоять, — поспешно ответил старик.
— Каку-таку слабоду?!!
— Брось, Емелька, язык чесать.
— Нет, говори, Емелька, — загудела толпа.
— Слова не даю — как власть — и больше никаких, — уже кричал с трибуны Шибанов.
— А я без твоего разрешения. Довольно, говорю. Уже победили. Без юбок бабы ходят. Довоевались. Чего
еще. Ни сошки аль плужка, ни лошаденки, ни коровенки.
— Ври больше, — огрызался старик.
— У тебя-то, Шибанов, всего вдоволь. Все мы знаем. Того-то ты и за войну до победы.
— И сына откупил он.
— Ври, ври. Больной у меня сын-то.
— Больно-о-ой. Ишь ты, больной, в ворота не пролазит. Племенной бык, одним словом.
— Ха-ха-ха-ха-ха!.. — захохотали сотни голосов. — Они же до победы.
— Проходу девкам и бабам нету от больного. Хо-хо!
— Слабода называется, а все втридорога. Ни к чему нет приступу.
— Почему у помещика землю не берете?
— Без леса сидим.
— Вот-те и равенство! Помещик вместе с Шибановым жрет гусей да водку хлещет.
— Того-то он за победу.
— Слезай…
— Поговорил и будя…
— Дай солдатам слово сказать…
— Слезай, а то за ноги стащим…
— Бороду выдерем, ей-право!..
Но Шибанов стоял, как столб, не двигаясь с места, даже не поворачивая головы, и только время от
времени, как заводная машина, кричал басом:
— Расходитесь, господа, — как власть. Расходитесь, православные!
— Валяй, Хомутов, лезь на помост.
— Двинь-ка его.
— Мы вам полезем, — кричала, грозя кулаками, партия Шибанова. — Только суньтесь.
— Ах вы, стервы, — разгорячился Пастухов. — Ребята. Ну-ка стеной дави, жми.
— Вот подойдите только.
Две группы сошлись вплотную, и завязалась рукопашная. Толпа крестьян, заливших площадь, молча
выжидала с интересом, чей будет верх. Из гущи народа, где происходила драка, слышались отрывистые
восклицания.
— Ах, так!?
— На.
— Бей!
— Только тронь!
— Проваливайте!
— Ой, братцы, бьют!
— Напирай, Гаврила! Хомутов, лезь!
Наконец партия Шибанова дрогнула, бегом отступила и рассосалась в толпе. Солдаты окружили трибуну.
Раскачивая ее с такой силой, что старик Шибанов болтался наверху, как лодка в бурю на море, они громко
кричали:
— Слезай!
— Слезай, говорят, так твою. Без головы останешься!
— Господа, расходитесь, — как власть — последний раз произнес Шибанов и скатился с трибуны. Его
место занял Хомутов. Толпа затихла.
— Товарищи, — начал речь свою Хомутов. — Я, как делегат с фронта, приехал, значит, посмотреть, как
живут крестьяне. Ну, посмотрел. Поеду обратно в полк, расскажу товарищам, что живете плохо.
— Верно.
— Справедливые слова. Бедно живем…
— И-и-и-и, как плохо!
— Расскажу, что эсеры-кулаки сообща с помещиком опутывают крестьян, налогами жмут, не дают земли.
А бедняк да маломощный, как скотина, в загоне.
— Правильно… В загоне.
— Хорошо служивый сказал. В закуте наш брат.
— Скажу еще товарищам, что ждут крестьяне солдат с фронта, что говорят крестьяне — довольно, мол,
воевали. Долой войну!
— До-лой!
— А-га-го! Ай-да, солдат!
— Война нам ни к чему. И скажут тогда солдаты: дураки мы были, что воевали, да дома семьи на смерть
да позор оставили. И придут тогда солдаты домой с ружьями и пушками, чтобы справедливость была. И горе
будет помещикам и кулакам!
— Поскорей только чтоб!
А солдаты велели мне передать вам, крестьяне, — все громче и складнее говорил Хомутов, — чтобы не
сумлевались. Земли нет, а у помещика да кулака есть, — отбирай землю, дели поровну, а помещика по шеям.
Защита вам от солдат будет.
На площади поднялся рев восторженных, радостных восклицаний.