Девятьсот семнадцатый

Дум была множество: о радости любви, о тягостной связи с Тамарой Антоновной, о скуке ожидания. Серые

сумерки усиливали грусть.

Пусто и прозрачно было все в природе. И только еле заметно сиреневый краешек дальнего горизонта

ласкал взгляд.

Томительно шли минуты. Сергеев хорошо знал, что скоро явится к нему Тамара Антоновна. Он не любил

ее.

“Нужно было бы мне сказать ей, — рассуждал Сергеев, — что это недоразумение. Любви нет и в помине.

Нужно сказать ей, что я люблю другую. Но как сказать… Вот она придет, сядет рядом с ним, горячими руками

будет ласкать… зажмет, и опять это…”

Сергеев морщился, как от физической боли.

За окном уже совсем стемнело, когда в дверь громко постучали. Он подбежал к дверям, открыл ее и

обмер. В дверях стоял сам полковник Преображенский.

“Вот так штука. Она придет сейчас, — пронеслось в сознании Сергеева. — Что бы такое сделать, чтобы

предупредить”.

А между тем полковник вошел в комнату, открыл свет и сел на диван.

— Сумерничаете? — сказал он благодушно. — А я вот был здесь, у знакомого, и решил заглянуть к вам,

посмотреть на ваше житье-бытье.

Сергеев молчал.

— Что же вы такой скучный? Или случилось что?

— Нездоровится, — промямлил Сергеев.

— Ничего, пройдет, пустяки. Что по вечерам поделываете? Специализируетесь в военном искусстве?

— Да, — упавшим голосом ответил Сергеев и быстро добавил: — Ксандр Феоктистович… Я на одну

секунду только отлучусь — побудьте здесь одни.

— Пожалуйста, не стесняйтесь. Я покурю.

Преображенский удобно расселся на диване и закурил сигару.

Сергеев подошел к двери. Он еще не прикоснулся к ручке, как дверь распахнулась, и в просвете

показалась Тамара Антоновна. Сергеев состроил ей такое дикое лицо, что она в испуге попятилась назад.

Сергеев вслед за ней быстро выскочил в коридор.

— Ради бога… Тамара Антоновна, — взволнованно залепетал он. — Ради бога… Там у меня сидит ваш

супруг.

Женщина откинула назад голову, подозрительно посмотрела ему в глаза.

— У вас, поручик, наверное, сидит другая женщина. И вы хотите от меня это скрыть. Какой ужас!

— Да нет же… Ради бога.

— Что ради бога. Я непременно взгляну… и увижу… кто эта шлюха… нет, нет. Пустите…

— Но там же ваш муж!

— Не рассказывайте мне сказок. Знаю я этих мужей… Да как вы смеете держать меня.

— Господи… Тамара Антоновна, пощадите, не делайте этого. Вы позднее зайдете… Я буду.

— Как бы не так… Так-то вы дорожите моей любовью… Бессовестный! Бессовестный… О, изверг,

нечестный, противный, — захлебываясь и чуть не плача, уже громко начала говорить Преображенская. —

Пустите, пустите!.. Я должна видеть ее… Не смейте держать меня за руки.

В это мгновение слегка приоткрылась дверь, и в коридор выглянуло изумленное лицо полковника

Преображенского. Увидев взволнованную жену, он подошел к ней.

— Тамарочка… Ты как здесь? Ты за мной? Начинаешь снова шпионить? Почему ты взволнована так? Да

говори же! Ну, хорошо, зайдем сюда. А вы, поручик, подождите минуту.

— Ради бога. — Сергеев был бледен и растерян. — Пожалуйста, пожалуйста, — говорил он, а сам в это

же время думал:

“Неужели не выпутается… Тогда погибла вся карьера… и опять фронт… из-за бабы, боже мой!

Прошло много долгих томительных минут. Сергеев быстрыми шагами кружился по коридору. Его

бросало то в пот, то в жар, то в холод. Наконец из номера вышел Преображенский.

— Вы простите меня, Сергеев, но это…

Сергеев был ни жив, ни мертв.

— Но это, — продолжал полковник, — старая история. Все женщины на один покрой. Она как-то через

лакеев, что ли, узнала, что я в гостинице, ну и, как водится, решила, что я с женщиной. Теперь она лежит и

плачет. Со мной даже и говорить не хочет. Простите, дружище, за беспокойство — дело житейское. Я пойду, а

ты тут займись немного дамой.

Сергеев даже руками замахал:

— Что вы, что вы!

Преображенский громко расхохотался.

— Не беспокойся, мой друг… Кстати, позволь мне говорить тебе ты. Я, видишь ли, не ревнив… Притом

она долго не засидится. Да будь же добр, во имя дружбы… У меня, знаешь, деловое свидание. Ну что, идет?..

Одолжишь?

— Ради… — вскричал обрадованный Сергеев и не докончил мысли.

— Ну вот и хорошо. Я так и знал, спасибо, милый, Мне бабские капризы ужас, как надоели. До свиданья,

мой друг.

Преображенский горячо пожал ему руку и направился по коридору к выходу.

Сергеев посмотрел ему вслед, потом нерешительно вошел к себе в комнату. Тамара Антоновна сидела в

кресле перед зеркалом и пудрила нос.

— Ах, простите, мой славный… И что мне взбрело? Как я могла подумать. Но вы можете гордиться. Это

все от сильной любви, конечно.

Сергеев молчал, собираясь с духом, чтобы сказать ей, что не любит ее, а любит другую.

— Ну, что же вы молчите? Дуетесь на меня? Ну, не хорошо, мой мальчик. На даму быть в претензии

нельзя. Иди же ко мне, иди, ну, ну.

Женские руки коснулись его талии и повлекли. Вся решительность и твердые мысли как сдуло ветром.

Он нагнулся к ней.

— Милый… так. Да закройте дверь. Да, да, я разденусь.

Сергеев ринулся к двери и завозился там с ключом.