Девятьсот семнадцатый

Подошел Драгин в сопровождении четырех депутатов, солдат. За ними следом шла Тегран. Гончаренко,

горячась и путаясь, тут же рассказал Драгину свою ссору с Сергеевым.

Драгин дружески шлепнул его по плечу.

— Молодец. Это просто замечательно.

— Ну, что же, пусть арестуют. Можно на этом сыграть преотлично. Хотя они, черти, теперь злы и,

пожалуй, как бы худо не было. Они теперь вновь вводят палочную дисциплину. Как бы на тебе не отыгрались. А

ты нам нужен.

Драгин на минуту задумался. Потом тоном, не терпящим возражений, заявил.

— Дезертируй. Переходи на нелегальное положение. Мы тебя используем для работы. Это нетрудно.

Отрастишь бородку, переменишь платье, получишь фальшивые документы, и все будет в порядке. Так, что ли?

Гончаренко заколебался.

— Что, милый мой, страшно? Ты, брат, знай, что революция требует всего человека.

— Согласен.

— Ну, а раз согласен, ступай с Тегран, она тебя устроит.

*

После заседания совета офицеры во главе с Преображенским поехали к нему пить чай.

В той же гостиной удобно расположились на мягких креслах и диванах полковник Преображенский,

капитан Лисовицкий, Сергеев и еще три полковых офицера.

— Скверно очень. Уже большевики завоевали совет. Нужно прекратить эту говорилку, — сказал

Преображенский.

— Да, Но на что же нам надеяться? — спросил один нз офицеров, приземистый и полный.

— Мы можем надеяться только на военную силу. Только ее сохранить за собой. Эти проклятые

большевика раскусили, оказывается, в чем штука. Революция — гибель, если она продолжится. Чернь

поднимает голову. Мы стоим на грани. Железные дороги грозят полным развалом. В Москве и Петрограде

продовольственный голод. В войсках недовольство. Столичные гарнизоны ненадежны. Нужен кулак. Нужен

такой диктатор, как генерал Корнилов.

— Господа, — сказал Лисовицкий, — я недавно был в Петрограде. Ведь это же ужас что такое! Грязная

толпа с флагами заполняет все дворцы. Ужасно ревут дикие революционные песни. В моде эта ужасная

марсельеза. Ах, если бы у нас там были силы! Мы бы загнали пушками и пулеметами весь этот сброд к Неве и

потопили бы его там. И везде речи, речи без конца и красные флаги.

— Какие же планы, полковник?

— Я уже говорил. Нужно выдвинуть военного героя, ну, например, такого генерала, как Лавр Корнилов, с

надежными частями. Именно теперь нужно учредить военную директорию.

— Но как это сделать? Ведь будет гражданская война.

— Ну да, разумеется. Без кровопускания не обойтись. И заметьте, теперь “пустить кровь” его скотскому

величеству, православному русскому народу, не только полезно, но и необходимо крайне.

— Да, это верно, — подтвердили Сергеев и Лисовицкий.

— Введем смертную казнь и сохраним армию — пока единственная мера. Кстати, по-моему, нужно уже

теперь рассчитаться с большевиками. Они начинают сильно вредить нам и в городе и в округе.

— Но как?

— Путей много. Кое-кого арестовать, а иных просто уничтожить.

— Опасно, — заявил полный офицер, — как бы это не вызвало бунта.

— Нет, не беспокойтесь… Уже все обдумано.

— Расскажите, как.

— Сейчас. — Преображенский раскурил папиросу и продолжал. — Организуем чернь же. Вы знаете, что

наши свободолюбцы выпустили из тюрем не только политических, но и уголовных. Мы на этом сыграем.

Уголовных привлечем на свою сторону. Это нетрудно сделать за деньги. Заставим их действовать по нашей

указке.

— Можно скомпрометировать себя, — осторожно заметал Лясовицкий.

— Это все предусмотрено, граф, нашим комитетом. Есть такой солдат, Дума. На руку нечист и, кажется,

вне закона. Он связан со всем этим преступным миром и обещает организовать его. Завтра начнутся разгромы

магазинов и беспорядки в городе. Разумеется, солдаты будут высланы. Но вряд ли сами устоят. Большевики и

прочие советчики выйдут на место для урегулирования. Они тоже за порядок. Попытаются оказать

погромщикам сопротивление. А дальше уже все пойдет, как по маслу. Мы с ними рассчитаемся. И под

предлогом успокоения города введем военное положение, разгоним советы как в городе, так и в округе,

арестуем большевиков и кое-кого расстреляем.

— Да, хорошо придумано.

— Лишь бы не сорваться.

— Не сорвемся. А на риск итти нужно. Последнее заседание совета показало, что с большевиками надо

кончить немедленно.

— Господа, прошу к чаю, — сказала Преображенская.

Когда Сергеев выходил, в парадном его задержала Тамара Антоновна. Она прижалась к нему всем телом

и прошептала:

— Милый… жди. Я приду сегодня.

Сергеев в ответ пробормотал что-то под нос и вышел.

*

Сергеев у себя нашел на столе письмо от Чернышевой. Письмо было полно нежных слов. Анастасия

Гавриловна писала, что она на-днях выезжает в действующую армию и по пути заедет к нему — посмотреть на

своего “Викторушку”.

Сергеев с жаром поцеловал конверт и письмо в том месте, где стояла ее подпись. Спрятав письмо в

карман, он подошел к окну на улицу и раскрыл его.

Хмурый, серый вечер окутывал сумерками город. Сергеев вдыхал полной грудью свежий воздух и думал.