Девятьсот семнадцатый

— Россия, — сказал Милюков, — во власти немецких шпионов. А я сказал бы, что страна наша во власти

дьявола многословия. Нужно прекратить эту… этот… — оратор запнулся.

— Дайте ему воды, — опять крикнул из задних рядов тот же голос.

— Да, дайте воды, — подхватил мысль оратор. — Дайте пять, дайте десять, много стаканов воды,

которые я вылью на горячечные большевистские головы, чтобы они перестали бредить и…

— Долой!

— Уберите брехуна, — закричало уже несколько сердитых голосов. Зал заохал, застонал, затрещал

аплодисментами. Смущенный оратор сошел с трибуны.

За ним выступил анархист. Но ему много говорить не дали. После того как он начал руготней,

требованием разгрома власти, разгона совета, его просто стащили за ногу с трибуны.

Потом говорил Преображенский от партии конституционных демократов. Он призывал совет ко

всемерной поддержке Временного правительства, отстаивал необходимость ликвидации советов. И в

заключение заявил, что войско против двоевластия.

Преображенского выслушали молча.

Слово взял Драгин. И президиум и зал насторожились.

— Зря вы, полковник, говорите за армию. Армия вас не уполномачивала и за вами не пойдет. Она идет и

пойдет за советами. Только советы дадут стране мир, землю крестьянам, контроль над банками и

производством, хлеб и свободу для всех трудящихся.

Советы разогнать хотите? Не выйдет это у вас. Руки коротки. Попробуйте только. Советы — творчество

самого революционного народа, и он советов на разгром не отдаст. Правда, революция еще впереди. Хотя бы тот

факт, что полковник Преображенский сидит здесь и пытается нас запугать, лучше всего говорит за то, что даже

царизм еще не сломлен окончательно.

— Позор, — крикнул председатель.

— Единственно, что может застраховать свободу от возврата царизма, — это разъяснение войскам

классового обмана всех лозунгов кадетов, меньшевиков. Нужно всемерно сеять недоверие к Временному

правительству. Требовать поголовного вооружения рабочих. Требовать…

— Долой!

— Убрать его, — это шпион!

— Большевистская демагогия!

Но оратор не смущался.

— Нужно везде и всюду насаждать, развивать и усиливать власть советов. И это сделают сами рабочие,

крестьяне и солдаты.

— Ложь, позор!

— Не орите, полковник, я говорю не для вас, а для солдат и рабочих, которые сидят здесь. Они со

временем поймут, что нынешнее кадетское правительство капиталистов и помещиков не может дать, если бы

даже хотело, ни свободы, ни мира, ни хлеба.

— Долой, убрать его! — надрываясь кричал Преображенский. Но зал его не поддерживал.

— Хлеба не даст буржуазия потому, — продолжал Драгин, — что это ударит ее по карману. Свободу не

даст потому, что для капиталистов свобода достаточна, а подлинная свобода для трудящихся — угнетателям

смерть. Не даст и мира, так как зарабатывает миллионы барышей на войне. Войну нельзя кончить, не сломив

сопротивление буржуазии, то есть не свергнув ее. Вот о чем нужно говорить солдатам, полковник. Кроме того,

нужно ввести братание на фронтах.

— Долой, прочь!

— Убрать шпиона!

— Арестовать его, — загудел снова весь зал. И когда шум затихал на секунду, был слышен твердый голое

Драгина и отдельные мысли его речи.

— Никакой поддержки Временному правительству… Кадеты ведут борьбу за войско… Не парламентская

говорильня, а советы и диктатура пролетариата… Конфискация всех помещичьих земель, национализация всех

земель… Передача всей власти советам… За единовластие советов.

— Ложь!

— Хамство!

— До-ло-й!

И снова в секунды затишья слышался голос Драгина.

— Почему не опубликовываете тайные грабительские договоры, заключенные царем? Нужна диктатура

советов — власть, опирающаяся не на писаные царские законы, а на вооруженную силу трудового народа.

Царизм еще не уничтожен… Шайка князей и царедворцев продолжает грязные заговоры в пользу

контрреволюции.

Бешено звонил колокольчиком председатель. Возмущенно ревел зал. Но когда Драгин сходил с трибуны,

большая половина членов совета бурно захлопала в ладоши.

*

Заседание совета закрылось поздней ночью. Гончаренко первый выбежал из зала и направился к выходу

из совета. Ему хотелось видеть Драгина. Он был в восторге от его речи.

Вместо Драгина на улице он столкнулся с Сергеевым.

Поручик подошел к нему, поздоровался и тут же заявил:

— Всех этих большевиков, немецких шпионов, истреблять надо. Слышали, какие хамы? Все развалить

хотят.

Гончаренко косо посмотрел на него. Отрывисто бросил ответ:

— Попробуйте, мы вам, золотопогонникам, покажем как истреблять.

— Что, что?

— Шкура, вот что. Не успел еще погоны надеть, а уже — истреблять.

— Ага, вот как ты заговорил! Марш на гауптвахту, под арест на трое суток. Потом я с тобой поговорю

особо.

— А вот этого не хочешь?..

— Завтра же будешь арестован и предан военному суду, — взбешенно закричал Сергеев. — Негодяй!

Поручик быстро отошел в сторону, а Гончаренко, дрожа всей телом от ярости, пустил ему вслед

многоэтажную ругань.