Девятнадцать минут

Тот покачал головой, блуждая взглядом в толпе. Узнавая тех, кто приходил на предъявление обвинения, он видел и новые лица, причем это были люди, которые вряд ли могли быть тесно связаны со старшей школой: пенсионеры, студенты, молодые пары с малышами. Их привел сюда волновой эффект: беда одного человека лишает другого покоя.

Эрвин Пибоди сидел рядом с шефом полиции и директором школы.

– Здравствуйте, – сказал он, вставая. – Сегодня мы собрались здесь, потому что наша общая боль не утихает. За несколько минут мир вокруг нас изменился до неузнаваемости. У нас вряд ли найдутся ответы на все вопросы, но мы подумали, что будет полезно поговорить о произошедшем. И – это особенно важно – выслушать друг друга.

Поднялся какой-то мужчина с курткой в руках, сидевший во втором ряду:

– Мы с женой переехали сюда пять лет назад, потому что устали от безумной жизни в Нью-Йорке. Мы создали семью, и нам было нужно место… более уютное и, так сказать, более доброе. В том смысле, что в Стерлинге, когда едешь по улице, тебе сигналят знакомые. В банке сотрудники помнят твою фамилию. В Америке таких городков осталось мало, а теперь… – Он замолчал.

– Теперь Стерлинг тоже перестал быть таким, – закончил Эрвин за него. – Я понимаю, как это тяжело, когда образ, который у вас сложился, больше не соответствует действительности. Когда друг, живущий по соседству, оказывается монстром.

– Монстром? – прошептал Джордан Селене.

– Ну а что ему остается говорить? Что Питер – бомба с часовым механизмом? Это помогло бы им почувствовать себя в безопасности?

Обведя толпу взглядом, психиатр продолжил:

– Однако думаю, что, если мы все здесь сегодня собрались, значит Стерлинг не изменился. Возможно, он уже никогда не вернется к тому нормальному состоянию, к которому мы привыкли, но это означает только одно: нам придется выработать новую норму.

После этих слов руку подняла женщина:

– А что со школой? Наши дети должны будут туда вернуться?

Эрвин переглянулся с шефом полиции и директором.

– В школьном здании все еще идет расследование, – сказал полицейский.

– Мы надеемся закончить учебный год в другом помещении, – добавил директор. – В настоящее время ведутся переговоры с руководством отдела образования Лебанона. Вероятно, нам удастся продолжить занятия в одной из их пустующих школ.

Раздался еще один женский голос:

– Но когда-нибудь детям придется вернуться! Моей дочке десять, и ей страшно думать о том, что через несколько лет она будет учиться в нынешней старшей школе. Она просыпается среди ночи и кричит. Ей снится, что кто-то с оружием притаился и ждет ее.

– Радуйтесь, что ваша дочь хотя бы может видеть сны, – сказал мужчина, стоявший рядом с Джорданом; руки скрещены на груди, глаза красные. – Каждый раз, когда она плачет, подходите к ней, обнимайте ее, говорите, что от всего ее защитите. Лгите ей, как я лгал своей дочери.

По церкви пронесся ропот: «Это Марк Игнатио, отец одной из погибших». Стерлинг уже был расколот бездонной пропастью, из которой веяло холодом. Она отделяла тех, кто потерял своих детей безвозвратно, от тех, кто продолжал о них беспокоиться. Прежде чем эта пропасть зарастет, должно пройти много лет.

– Некоторые из вас, наверное, знали мою дочь Кортни, – продолжил Марк, отлепившись от стены. – Кто-то приглашал ее посидеть с ребенком, а кому-то она подавала бургер в закусочной, где подрабатывала летом. Думаю, многие знали ее в лицо, потому что она была очень, очень красивой девочкой. – И теперь вы, – он посмотрел на тех, кто сидел за столом, – предлагаете мне выработать новую норму? Верно, док? Еще вы, надо полагать, думаете, что когда-нибудь все это останется позади. Я смогу двигаться дальше. Я забуду про дочь, которая лежит в могиле, в то время как психопат, убивший ее, жив-здоров. – Марк повернулся к Джордану и обвиняюще произнес: – Да как вы только терпите сами себя?! Как вы можете спать, зная, что защищаете этого ублюдка?!

Взгляды всех, кто был в церкви, устремились на адвоката. Почувствовав испуг Селены, которая еще крепче прижала малыша к груди, он открыл рот, но не смог произнести ни слова. Из оцепенения его вывел звук чьих-то шагов по проходу: это Патрик Дюшарм встал со своего места, подошел к Марку Игнатио и, глядя ему прямо в глаза, сказал:

– Марк, я не могу себе даже представить, какую боль вы испытываете. Вы, конечно же, имеете полное право находиться здесь и не скрывать своего горя. Но по законам нашей страны человек считается невиновным, пока его вина не будет доказана. Мистер Макафи просто делает свою работу. – Патрик похлопал Марка по плечу и, понизив голос, добавил: – Почему бы нам с вами не пойти выпить кофе?

Когда детектив вел отца Кортни к выходу, Джордан вспомнил, что хотел сказать.

– Я тоже живу в этом городе… – начал он.

Марк обернулся:

– Это ненадолго.