Девятнадцать минут

Но Джози отвела взгляд, и тогда Лейси поняла: девочка не столько интересуется Питером, сколько хочет сделать приятное ей, его матери.

Когда слушание приостановили до следующего дня, свидетелей распустили по домам при условии, что они не будут смотреть новости по телевизору, читать газеты и разговаривать о деле. Лейси, попрощавшись с Джози, решила зайти в туалет, пока Льюис отбивается от журналистов, наверняка столпившихся в вестибюле. Она уже вышла из кабинки и мыла руки, когда на пороге появилась Алекс Кормье.

Шум коридора проник в помещение вместе с ней, но оборвался, как только она закрыла за собой дверь. Взгляды двух бывших подруг встретились в зеркале.

– Лейси, – пробормотала Алекс.

Лейси выпрямилась и вытерла руки бумажным полотенцем. Она не знала, что сказать этой женщине. И не понимала, о чем умудрялась говорить с ней когда-то раньше.

У Лейси на работе, на подоконнике одного из служебных помещений, стоял паучник, который постепенно хирел до тех пор, пока секретарша не передвинула стопку книг, загораживавшую свет. Само растение она передвинуть забыла, и одна его половина, стремясь к солнцу, стала расти в сторону, что выглядело довольно противоестественно. Лейси и Алекс были как этот паучник: Алекс приняла новый курс, а Лейси нет. Она продолжала сохнуть и желтеть, увязая в паутине собственных благих намерений.

– Мне жаль, – сказала Алекс. – Жаль, что тебе приходится все это переживать.

– Мне тоже.

Алекс хотела сказать что-то еще, но, видимо, передумала. А Лейси вообще была не расположена к беседе. Она уже направилась к выходу, когда бывшая подруга все-таки окликнула ее:

– Лейси… Я помню. – Лейси повернулась к Алекс лицом, та, чуть улыбнувшись, продолжила: – Он любил, чтобы на верхнюю половину хлеба ему мазали арахисовое масло, а на нижнюю – зефирный крем. И я не видела ни одного другого маленького мальчика, у которого были бы такие же длинные ресницы. А еще он находил все, что бы я ни уронила: сережку, контактную линзу, булавку… – Алекс сделала шаг навстречу Лейси. – Пока мы о чем-то помним, это существует, правда?

Лейси посмотрела на нее сквозь слезы и, прошептав: «Спасибо», быстро вышла, чтобы не разрыдаться в присутствии этой, в общем-то, чужой женщины, которая могла то, что ей, Лейси, было уже недоступно, – хранить прошлое как драгоценность, а не копаться в нем, ища источник своих бед.

– Джози, – сказала Алекс по дороге домой, – сегодня в суде зачитали электронное письмо. Которое Питер тебе написал.

Джози, остолбенев, посмотрела на мать. Ну конечно! Как можно было не предвидеть, что это письмо непременно всплывет!

– Я понятия не имела, что Кортни его переслала. Я сама прочла его только после всех.

– Надо полагать, было ужасно неприятно, – сказала Алекс.

– Еще бы! Вся школа узнала, что он в меня втюрился!

Мама бросила на нее взгляд:

– Вообще-то, я имела в виду Питера.

Джози подумала о Лейси Хоутон. Они не виделись десять лет, и тем не менее Джози не ожидала, что мама Питера так сильно постарела: осунулась, почти все волосы поседели. Возможно, горе обладало способностью ускорять время? Очень тяжело было видеть Лейси такой. Ведь Джози помнила ее молодой женщиной, которая никогда не жалела времени и не боялась беспорядка, если в результате удавалось подарить кому-то радость. Когда Джози приходила к Питеру играть, его мама могла испечь печенье из всего, что завалялось в кухонном шкафу: из овсяных хлопьев и зародышей пшеницы с добавлением маршмэллоу и тянучек, из порошка рожкового дерева, кукурузного крахмала и воздушного риса. А однажды зимой Лейси устроила в подвале песочницу, чтобы дети могли строить замки. Еще миссис Хоутон разрешала рисовать на хлебе пищевыми красителями и молоком, так что даже процесс приема пищи становился творческим. Джози любила бывать у Питера дома: именно так, по ее представлению, должно было выглядеть настоящее семейное гнездышко.

– Ты считаешь, во всем виновата я? – спросила она, глядя в окно.

– Нет…

– Так сегодня говорили в суде, да? Все случилось потому, что Питер не нравился мне… как я нравилась ему?

– Нет, никто такого не говорил. Адвокат в основном упирал на то, что Питера в школе обижали. И что у него почти не было друзей.

Загорелся красный свет. Алекс остановилась и повернула. Ее запястье непринужденно лежало на руле.

– А все-таки почему ты перестала общаться с Питером?

Быть изгоем – это заразно. Джози вспомнила, как в начальной школе Питер смастерил себе шапочку с антенной из фольги, в которую мама завернула ему бутерброд, и разгуливал так по игровой площадке в надежде поймать радиосигнал от инопланетян. Он не понимал, что над ним смеются. Никогда не понимал.

Джози вдруг отчетливо представила себе картину: Питер стоит, окаменев, посреди кафетерия, штаны спущены до лодыжек, руки кое-как прикрывают причинное место. Она вспомнила комментарий Мэтта: «В зеркале предметы кажутся гораздо больше, чем на самом деле». Может быть, тогда Питер наконец понял, что думают о нем окружающие?

– Я не хотела, чтобы со мной обращались так же, как с ним, – произнесла Джози, отвечая на заданный ей вопрос.