Девятнадцать минут

Джози кивнула, из глаз хлынули слезы. Смущенно отвернувшись, она почувствовала, как Патрик молча обнял ее. В этот момент он даже понравился ей. Сейчас любое слово, в том числе и доброе, только помешало бы, а он ничего не сказал. Просто дал выплакаться. Боль утихла, и Джози, на секунду задержав голову у Патрика на плече, спросила себя, что это – конец бури или только временное затишье.

– Я гадина, – прошептала она, – я ей завидую.

– Думаю, она поймет.

Джози отстранилась и вытерла глаза:

– Вы скажете маме, что я сюда хожу?

– Нет.

Джози удивленно подняла глаза. Она ожидала, что Патрик примет мамину сторону.

– Но ты все-таки ошибаешься, – заметил он.

– В чем?

– На самом деле ты не одна.

Джози обернулась: могилы Мэтта отсюда не было видно. Но этот земляной холмик постоянно стоял у нее перед глазами. Как и весь Тот День.

– Привидения не считаются.

– Зато матери считаются, – улыбнулся Патрик.

Больше всего на свете Льюис ненавидел лязг, который издают, закрываясь, металлические двери. Через каких-то полчаса он должен был выйти из тюрьмы, но это значения не имело. Сейчас важным казалось лишь то, что заключенные выйти отсюда не смогут. И что один из этих заключенных – тот самый мальчик, которого он, Льюис, учил кататься на велосипеде без дополнительных колес. Мальчик, который в начальной школе смастерил ему в подарок пресс-папье, до сих пор лежащее у него в кабинете. Мальчик, который на его глазах сделал первый вдох.

Льюис знал, что это свидание будет тяжелым. Не случайно уже много недель подряд он обещал себе непременно навестить сына, и каждый раз вырисовывалось какое-нибудь неотложное дело. Но когда надзиратель открыл дверь и ввел Питера, Льюис понял: оказывается, он недооценивал то потрясение, которое придется испытать.

Питер возмужал. Может быть, не подрос, но окреп: плечи расширились, руки обросли мускулатурой. При неестественном свете полупрозрачная кожа казалась голубоватой. Руки ни секунды не находились в покое: сначала теребили одежду, потом края стула.

– Какие люди! – воскликнул Питер.

Джордан сочинил шесть или семь спичей, репетируя то, как будет объяснять сыну свое долгое отсутствие. Но сейчас смог выговорить только одно слово:

– Прости.

Питер сжал губы:

– За что? За то, что кинул меня на шесть месяцев?

– За то, что, наверное, не уделял тебе должного внимания все восемнадцать лет.

Питер откинулся на спинку стула и в упор посмотрел на отца. Тот заставил себя ответить на этот взгляд. Стоило ли ждать от Питера отпущения грехов, если он сам, Льюис, не был уверен, что сможет ответить тем же? Питер провел рукой по лицу и покачал головой. Потом на его губах наметилась улыбка. Льюис расслабился: до сих пор он не знал, чего ожидать. Можно было внушать себе что угодно: что его извинения обязательно будут приняты и что, в конце концов, отец здесь он. Но все это очень легко забывается, когда сидишь в тюремной комнате свиданий и слева от тебя женщина, ласкающая своего возлюбленного ножкой, выставленной за красную разделительную линию, а справа мужчина, непрерывным потоком изрыгающий ругательства.

Улыбка на лице Питера застыла, превратившись в оскал.

– Да пошел ты! – сказал он, будто плюнул. – На фига ты явился! Тебе на меня насрать! Ты извиняешься не для того, чтобы я это услышал, а для того, чтобы быть собой довольным. Ты пришел сюда ради себя, а не ради меня.

У Льюиса возникло такое чувство, словно голову наполнили камнями. Шее стало тяжело ее держать, поэтому он подался вперед, облокотился о колени и подпер лоб руками.

– Я ничего не могу делать, Питер, – прошептал он. – Ни работать, ни есть, ни спать. – Он посмотрел на сына. – Сейчас в колледж приходят новые студенты. Я смотрю на них из окна: они озираются по сторонам или слушают гидов, которые проводят для них ознакомительную экскурсию… Как я ждал, что однажды проведу такую экскурсию для тебя!

После рождения Джоуи Льюис написал несколько статей о резком изменении коэффициента счастья вследствие некоего толчка. Он утверждал, что важную роль в этом процессе играет не только само событие, сделавшее человека счастливым или несчастным, но и то, в каком состоянии он тогда находился. Например, появление ребенка – это большая радость для супругов, которые мечтали и готовились стать родителями, но тяжелое потрясение для шестнадцатилетнего парня, чья девушка по неосторожности от него забеременела. Холод – это прекрасно, если вы собрались кататься на лыжах, и очень досадно, если вы рассчитывали позагорать на пляже. Если в прошлом богатый человек сейчас испытывает крайнюю нужду, то даже один доллар может безмерно осчастливить его, а шеф-повар изысканного ресторана не побрезгует червяками, если окажется на необитаемом острове. Отцу, который когда-то надеялся увидеть сына образованным, успешным и независимым, после резкой перемены обстоятельств приходится радоваться просто тому, что мальчик жив и что можно ему сказать: «Все это время я не переставал любить тебя».

– Но ты же знаешь, как сейчас многие относятся к высшему образованию, – произнес Льюис, выпрямляясь. – Говорят, нечего его переоценивать.