Девятнадцать минут

– Ты разве не пойдешь со мной?

В прошлый раз, когда детектив приходил домой, мать использовала тот же предлог: как судья, она не может присутствовать при полицейском допросе. Но ведь после предъявления обвинений у них состоялся разговор, и мама пообещала, что судейские и материнские обязанности не окажутся взаимоисключающими. Иными словами, Джози имела наивность подумать, будто их отношения начинают меняться.

Алекс только открыла и закрыла рот, как рыба, вытащенная из воды. «Тебе стало некомфортно? Добро пожаловать в клуб», – подумала Джози, и эта мысль отпечаталась у нее в сознании, словно рубец.

– Могу я предложить тебе кофе? – спросил детектив и тут же покачал головой. – Или лучше колы? Я не знаю, в твоем возрасте уже пьют кофе или я рискую угостить тебя запретным плодом?

– Я бы выпила кофе, – сказала Джози и, стараясь не смотреть на мать, проследовала за детективом Дюшармом в недра полицейского отделения.

Там, в переговорной комнате, Патрик налил кофе в кружку:

– Молока? Сахара?

– Сахара, – сказала Джози, и он высыпал в ее чашку содержимое двух пакетиков.

Она осмотрелась: пластиковый стол, лампы дневного света – стандартное служебное помещение.

– Что? – спросил Патрик.

– В каком смысле «что»?

– Почему ты так смотришь?

– Просто это не похоже на место, где из людей выбивают признания.

– Ну почему же не похоже? Если из тебя есть что выбить… – Джози побледнела, и Патрик расхохотался: – Шутка. На самом деле я выбиваю из людей признания, только когда играю копа на телевидении.

– Вы играете копа на телевидении?

– Проехали, – вздохнул детектив и потянулся за магнитофоном, стоявшим на середине стола. – Мне придется записывать наш разговор, как и в прошлый раз. Потому что голова у меня дырявая. – Он нажал на кнопку и сел напротив Джози. – Тебе, наверное, все говорят, что ты очень похожа на маму?

– Да нет, никто не говорит. – Джози склонила голову набок. – Вы вызвали меня, чтобы спросить об этом?

– Нет, – улыбнулся он.

– Я, кстати, совершенно на нее не похожа.

– Похожа, особенно глаза.

Джози опустила взгляд:

– Они совсем другого цвета.

– А я не цвет имел в виду. Джози, расскажи еще раз, что ты видела шестого марта в школе.

Она сцепила под столом руки, впившись ногтями в ладонь, чтобы что-нибудь причиняло ей еще большую боль, чем те слова, которые приходилось произносить.

– В тот день у меня был тест по химии. Я почти всю ночь готовилась. Утром, когда проснулась, думала о нем. Как приехала в школу, не помню.

– Ты помнишь, отчего у тебя случился обморок в раздевалке?

Джози закрыла глаза, представив себе кафельный пол, серые шкафчики, одинокий носок, валяющийся в углу душевой… И вдруг все залил красный цвет. Красный, как гнев. Красный, как кровь.

– Нет, – сказала Джози, но слезы пронзили ее голос, как свет пронзает кружево. – Я сама не понимаю, почему плачу, когда думаю об этом.

Она терпеть не могла, когда ее видели в таком состоянии; она терпеть не могла быть такой, но особенно ее бесило то, что слезы могли политься в любой момент. Просто от перемены ветра.

– Пожалуйста, – прошептала Джози, беря салфетку, которую детектив ей протянул, – можно, я пойду?

Патрик заколебался. Его жалость накрыла Джози, как сеть, тяжесть которой она ощутила и которая удерживала в себе только сказанные ею слова, в то время как остальное: стыд, злость, страх – просачивалось наружу.

– Конечно, – сказал детектив. – Иди.

Алекс притворялась, будто читает местный ежегодник, когда Джози выскочила из пуленепробиваемых дверей в комнату ожидания. Девочка рыдала, а Патрика Дюшарма нигде не было видно. «Убью его, – хладнокровно подумала Алекс, – после того как позабочусь о дочери».

– Джози! – крикнула она, но та, не глядя на мать, выбежала из здания на парковку.

Алекс побежала следом и догнала дочку только около машины.

– Оставь меня в покое! – закричала Джози, всхлипывая и отбрыкиваясь, когда мать обняла ее за талию.

– Джози, дорогая, что он тебе сказал? Давай поговорим.

– Не могу я с тобой говорить! Ты не понимаешь! Никто из вас не понимает! – Джози высвободилась и сделала шаг назад. – Те, кто мог понять, умерли!

Алекс задумалась. Она не знала, как правильно поступить. Можно было крепче прижать дочку к себе, чтобы та выплакалась. А можно было дать ей понять, что, какую бы душевную боль она сейчас ни испытывала, у нее есть силы справиться с этим. Когда присяжные не могут прийти к единому мнению, судья призывает их еще раз беспристрастно взвесить все обстоятельства дела и исполнить свой гражданский долг. Может быть, если сейчас произнести речь в подобном духе, это и на Джози подействует, как действует на присяжных?

– Я знаю, Джози, тебе тяжело, но ты сильнее, чем думаешь… – начала Алекс.

Джози с силой ее оттолкнула:

– Перестань так со мной разговаривать!

– Как «так»?

– Словно я какой-то долбаный свидетель или адвокат, на которого ты пытаешься произвести впечатление!

– Ваша честь, простите, что прерываю.