Девять жизней

Магнус размахнулся, и со всей силы вонзил нож в живот Бене, а потом еще раз. Удары были столь сокрушительны, что сперва Бенедикт даже не понял, что его ранили. Он закашлялся, пытаясь набрать в легкие хоть немного воздуха… а через дюжину ударов сердца пришла боль. Бене увидел, как его вымокшая от пота рубашка напитывается кровью, почувствовал, как закручиваются в тугой узел кишки. Он хотел закричать, но жилистая ладонь Весельчака предусмотрительно зажала ему рот.

Магнус тем временем сплюнул и замахнулся для нового удара. Бенедикт не стал вырываться, знал, что это бесполезно. Вместо этого он оттолкнулся и, повиснув на Весельчаке, как мог сильно врезал подошвами новых ботинок в грудь советника. Магнуса отшвырнуло назад. Споткнувшись о собственный стул, он потерял равновесие и опрокинулся в бассейн, издав оглушительный всплеск. Откуда-то донесся приглушенный девичий смех, напомнив Бене перезвон маленьких колокольчиков, которые вешали над дверьми в некоторых лавках.

Весельчаку не хватило сил справиться с инерцией. Он, конечно, попытался удержать внезапную ношу, но смог сделать лишь несколько шажков назад, после чего рухнул на спину, потянув за собой Бене. Затылок бродяги врезался во что-то упругое. Тут же раздался мерзкий хруст.

– Ах ты мразь, – Весельчак сбросил с себя попрошайку и схватился за свернутый на бок нос, из которого уже вовсю хлестала кровь.

Бенедикт не стал ждать. Прижав ладонь к дырявому животу, он выбежал из осточертевшей ему парилки, а затем и из купальни. Кто-то из охранников что-то крикнул ему вслед, но он не расслышал слов. В ушах громыхало биение сердца, заглушая прочие звуки.

Блаженные свежесть и холод вернули Бене способность мыслить связно. Он понимал, что своей выходкой выиграл всего несколько секунд форы, за которые ему следовало придумать хоть что-нибудь путное. Что-то, способное сбить со следа громил Магнуса.

Выбежав на середину улицы, Бенедикт оторвал перепачканную ладонь от раны. Кровь успела пропитать его штаны до самых колен. Еще немного, и она потечет по его сапогам прямо на землю. Не придумав ничего лучше, Бене набрал немного жидкости в пригоршню и, разбрызгав ее вдоль дороги, прыгнул в придорожную канаву со сточными водами. Теперь оставалось молиться, чтобы головорезы разглядели алые капли на влажной земле и не полезли в лужу дерьма, заросшую камышом.

Погруженный по колено в вонючую жижу, Бенедикт привалился к поросшей мхом насыпи, почувствовав затылком пронизывающий холод сырой земли. Живот горел от боли и будто надувался изнутри. Хотелось кричать, но Бене изо всех сил сжимал зубы, сквозь которые просачивались лишь едва слышные стоны. Слезы текли по его щекам двумя тонкими ручейками. Хотелось завыть от обиды и разочарования, но Бене мог позволить себе только беззвучные рыдания, от которых лишь сильнее пульсировали раны.

С грохотом распахнулась входная дверь купальни. Улицу заполнили крики, ругань и топот. Бенедикт попытался прислушаться к словам, но все они сливались в сплошной неразборчивый гам. Все, что теперь оставалось – не высовываться и сидеть тихо, пока эти тупые ублюдки его не найдут… ну или пока не выбьются из сил. Впрочем, у Бене были все шансы не дотянуть ни до одного из вариантов.

3.

Бенедикт открыл глаза и поморщился от струй ледяной воды, стекающих по его лицу. Было холодно… кошмарно холодно. Все его тело сотрясала крупная дрожь, зубы выбивали дробь с такой силой, что, казалось, могли раскрошиться. Бене понадобилось несколько мучительных секунд, чтобы вспомнить, что с ним случилось, где он и как сюда попал. Он попытался подняться, но тут же скривился от боли в животе. Весь пожухлый мох вокруг его тела залила кровь. Смешанная с дождем, она алыми потоками стекала к ногам Бене, смешиваясь с мутной жижей канавы.

– Проклятье…

Бенедикт застонал и обреченно посмотрел на грязно-синее небо, с которого на него сыпались тяжелые капли осеннего ливня. Стало заметно темнее, однако он сомневался, что провалялся в канаве слишком долго. Земля только начала пропитываться влагой и превращаться в по-настоящему непроходимое болото. Что ж, по крайней мере, его до сих пор не нашли – хоть какой-то плюс в этой дерьмовой, во всех смыслах, ситуации. Бенедикт прислушался, но, кроме шума дождя, похожего на громогласные аплодисменты многотысячной толпы, не смог разобрать ничего.

– Вставай! – он сжал зубы и, превозмогая боль, заставил себя опереться о затекшие ноги, отчего едва не плюхнулся в канаву. – Нужно… выбираться.

Продравшись через стебли камыша, Бене, прижимая левую руку к ранам, вскарабкался на дорогу и уткнулся лбом в вязкую грязь. Какие-то полдюжины шагов, которые прежде он мог преодолеть всего за пару секунд, теперь дались ему с неимоверным трудом. Бенедикт задыхался. Сердце колотилось быстрее, чем стучали друг о друга его зубы. Его скрутил приступ тошноты, но в желудке не оказалось ничего, кроме горькой желчи. Он замер, ожидая криков и новых ударов, однако единственным звуком в округе все еще оставался рев ливня и утробное завывание ветра.